Бремя живых

Только сегодня это Фариду не нужно. Все свои обязательства он будет соблюдать скрупулезно, как и обещал господину Чекменеву. Их интересы сейчас полностью совпадают. Турецкий майор не собирался вникать в тонкости операции. На самом ли деле московский генерал заинтересован в крупной антиправительственной заварушке или преследует иные цели — это совершенно не важно.

Завтра будем проигрывать варианты. Сегодня — все по схеме.

Поезд уже начал тормозить под сводами Московского вокзала, и проводник шел по коридору, постукивая ключом по дверям купе, которые еще были прикрыты.

— Приехали, господа, Варшава, приглашаю выходить.

Но Фарид отодвинул дверь, лишь когда вагон остановился окончательно. Заскрипев последний раз тормозами и коротко дернувшись.

Всего-то девять человек ехало в этом люксе, и семеро из них уже сгрудились перед ступеньками тамбура. Только один, последний, лысеющий толстячок в помятом костюме, не слишком соответствующий своим обликом классности вагона, еще шевелился в дверях купе, вытягивая из него массивный чемодан, стянутый медными полосами.

«Трупы в таких кофрах удобно перевозить», — подумал Насибов.

Мимо него, зацепив плечом, проскользнул второй проводник, первый помогал пассажирам в тамбуре.

— Подождите, ваше сиятельство, не утруждайтесь, мы сейчас носильщика позовем, — железнодорожный лакей, источавший всемерную готовность услужить, дернул вниз раму окна, выкрикнул на перрон: «Эй, чтырдесят пентный, ходзь тутай. Клиента маем»[91].

«Этот — не мой, — подумал Фарид, — и вообще, пока суетиться незачем».

С того момента, когда его выпустили из тюрьмы, отвезли в очень приличный гостиничный номер, снабдили всем необходимым, дали пару дней отдохнуть и прийти в подобающий легенде вид, он начал не только говорить, а и думать исключительно по-русски.

По-польски он тоже соображал прилично, но именно в тех пределах, как и следовало купцу, разъезжающему по просторам многонационального государства. В Ташкенте мог кое-как объясниться, и в Тифлисе, и в Эривани, и даже в Ревеле, хотя их угрофинский диалект, как казалось Фариду, и сами аборигены не слишком разумели.

В принципе сейчас он был в наилучшей позиции за все время своей нелегальной деятельности. Пока не начнешь вести себя неправильно, на твоей стороне вся мощь московских секретных служб и подполья польских сепаратистов, и даже есть кое-какие концы в резидентурах иных, ныне не упоминаемых государств. Короче — живи и радуйся.

С чего он и решил начать. Нет, не с нарушений, а, наоборот, с радостей.

Чекменев не только выдал ему приличную сумму наличных на дорогу и «первое обзаведение», как он выразился, имея в виду отнюдь не покупку вещей первой необходимости, а и сообщил номера некоторых банковских счетов, которыми можно пользоваться невозбранно.

Велика ли беда, что счета эти принадлежали отнюдь не российским спецслужбам, а организациям, им бескомпромиссно враждебным. На то и война. А уж как этими богатыми возможностями сумеет Фарид воспользоваться — это вопрос его сообразительности и удачи.

Варшава — город интересный, по-хорошему экзотический, хоть и входит уже более двух сотен лет в состав России, но по сю пору сохраняет налет Средневековья, и не только европейского.

Замки, костелы, дома купцов и шляхты времен расцвета Речи Посполитой. Узкие улочки тринадцатого-четырнадцатого веков, и рядом широкие проспекты, проложенные уже при русских наместниках. И тут же совершеннейшие муравейники, в которых пятьсот лет селились евреи по мере их медленной, но неотвратимой миграции из испанских и германских земель, обнесенные причем высокими каменными стенами с редкими воротами, вроде бы давно заброшенными, вросшими углами в землю, а там, кто его знает… По крайней мере, петли на них, если глянуть заинтересованно и с вниманием, похоже, не так давно смазаны солидолом.

Гетто, оно и есть гетто.

Начнись вдруг что (как не один раз случалось в самые благополучные для еврейских общин всего мира времена, в той же и Севилье, к примеру), ворота вдруг сами собой закроются, на стенах появятся воины (из тех, кто не собрались в свое время, вернее, не сочли нужным оставлять обжитый плацдарм ради берегов Мертвого моря и струй Иорданских), в достаточной степени оснащенные стрелковым оружием. И не только легким. Чтобы дать достойный отпор всем возжелавшим развлечься древней забавой под названием «погром», пощупать, что там хранится в кованых сундуках наследственных гранильщиков алмазов и ростовщиков.

На Варшавское гетто, крупнейшее во всем «цивилизованном мире», за исключением разве Бухарского, у Фарида был особый расчет. Но не на ближайшее время.

Сейчас он взял на привокзальной площади открытый автомобиль-ландо[92], огляделся по привычке, ничего подозрительного, естественно, не увидел и велел шоферу везти себя в отель «Кристалл», на перекрестке Маршалковской и Аллей Иерузалимских.

Золотая осень в Варшаве была хороша. Покуривая сигару, Фарид вдруг задумался: а не прав ли был тот самый, взявший его в плен, русский полковник, говоривший, что, живя в империи, куда лучше служить ей, а не ее врагам.