Бремя живых

Эту часть Москвы Бубнов знал не очень, однако представлял, что мест, где можно оборудовать конспиративную квартиру, предостаточно среди бесчисленной россыпи мещанских и купеческих домов средней руки, а чуть дальше начинаются уже дачные районы.

За него взялись плотно. Сунули под нос здоровенный клок ваты, облитый нашатырным спиртом, и он задохнулся, закашлялся, отмахивался руками, но на пользу это пошло, безусловно.

Потом заставили выпить какую-то пакость, оказавшуюся раствором янтарной кислоты, как сообщил тот, что бегал в аптеку. Это тоже не вредно, голова чище будет.

После гонки на большой скорости по широким улицам автобус еще минут пятнадцать-двадцать попетлял переулками и наконец остановился.

– Ну ты, пропойца, встать можешь?

– Дураки, я с самого начала встать мог повыше вашего…

«Время, выигрывать время, – колотилось в голове. – Спасение – в этом. И чтобы наши успели, и чтобы эти ко мне раньше времени интереса не потеряли. Если меня выручат, а их повяжут, то можно признаваться в чем угодно и что угодно обещать. Если нет – плевать, что после меня будет».

А когда уже его ввели в просторную, прилично обставленную комнату с опущенными шторами, он напоследок подумал: «Если убьют, тоже не сильно страшно. Я теперь знаю, как оно там. Может, Вадима встречу…»

Совсем недавно они с Чекменевым допрашивали турка, теперь другие люди будут допрашивать его.

«Веримейда»[62] у них нет и быть не может, значит, сначала уговоры, потом, возможно, какой-то наркотик или банальные физические пытки. Да нет, какие пытки, я ведь начну признаваться во всем и сразу. Все равно, если меня взяли для получения информации о технике, без моей аппаратуры слова – они и есть слова, неосязаемый чувствами звук. Новую я им и за полгода не сделаю, если даже захочу.

Но дурака повалять можно славно. И долго. Чего же мне бояться?

Действительно, бояться пока что было совершенно нечего. Совершенно как в хорошем кино все происходило. А в хорошем кино с «нашими» ничего плохого случиться просто не может. Иначе – какое же это кино?

– Что, Максим Николаевич, удивлены, возмущены, оскорблены и немедленно потребуете объяснений? – со всей полагающейся мерой любезности спросил восседающий за ампирным письменным столом моложавый, но не молодой господин, одетый прилично, но не броско. Нечто вроде охотничьей куртки с накладными карманами, под ней светлая рубашка без галстука. Прочие детали костюма из-за стола не видны, но Максиму представлялось, что ниже должны быть клетчатые бриджи и шнурованные ботинки до колен.

Так это лучше всего гармонировало бы с обликом джентльмена, с его короткой стрижкой ежиком и светлыми английскими усами. А также с многочисленными фотографиями охотничьих собак в круглых деревянных рамках на стенах и хорошо выполненной голове оленя с рогами, укрепленной за спиной хозяина.

Максим подумал, что опрометчиво так рисковать, принимая похищенного офицера Гвардии в собственном богатом и ухоженном доме. Или господин совершенно уверен, что они договорятся легко и просто, или пленнику вообще не предполагается оставить возможность что-то вспоминать.

Второе – маловероятно, остается посмотреть, на чем основывается первый вариант.

– Нет, – ответил доктор, глубоко вздыхая. По всей логике, ему пора уже было в достаточной мере протрезветь и вернуться к своему обычному образу. – Нет. Не удивлен, не возмущен и не оскорблен. Поскольку постепенно начинаю соображать. Курить можно?

– Естественно. Я не желаю причинять вам ни малейших неудобств, кроме тех, что уже произошли. Разумеется, по моей вине, но вы уж как-нибудь меня извините… Пожалуйста. – Это последнее слово могло иметь отношение к предыдущим, равно как и к жесту, которым собеседник подвинул по столу в сторону Бубнова красивую кожаную папиросницу.

– «По вине» – «извинить», – Максим будто попробовал словесную конструкцию на вкус. – Очень тонко и очень по-русски. Извинить – значит из вины вывести. Ну, допустим. Однако курю я всегда свои. Не люблю, знаете ли, без крайней нужды одолжаться…

– Ваша воля. А я не люблю без крайней нужды принуждать. Видите, какая у нас интересная филологическая беседа получается.

Максим достал из кармана свои сигареты, закурил, а пачку, повертев в руках, сунул обратно. Он все никак не мог понять, работает ли устройство или все его надежды тщетны. Должно бы вроде работать, обычно все приборы, состоящие на вооружении конторы Чекменева, отличаются высокой надежностью. Если, конечно, не считать установки Маштакова. Да и то ведь сработало, хотя и неизвестно, в какую сторону.

– Голова не болит? – сочувственно осведомился человек напротив.

– Спасибо, все в порядке.

– А часто с вами такое бывает?

– Какое – такое?

– Ну вот, чтобы срыв на фоне запоя? Вы же врач, вас это не настораживает?