После встречи «как данное» подтвердилось. Только глагол «виноват» оказался неподходящим.
Не будем спешить с глаголом, сказал себе Владимир, представив себя одним из многих непосвященных, посмотрим трезво, в чем причина раскола, можно ли было его избежать, кому или чему он пошел на пользу, а кому или чему во вред. Подумаем не спеша, прочувствуем, ибо верно было сказано Фейербахом: думать — значит связно читать евангелие чувств.
О пользе для непосредственных участников событий по может быть и речи, все издерганы, измотаны, больны.
Но ведь сами участники — далеко еще не вся Россия, ни передовая, ни косная. А ведь ей, России, раскол известен, и чем дальше, тем больше даются всему оценки, обретают стороны приверженцев и противников, ищут пользу и ищут вред.
Свою выгоду найдет в расколе, к примеру, Зубатов, бывший «свободолюбец», департамент полиции, самодержавие как таковое.
Ну а другая сторона, такие, к примеру, как он, Владимир Один-Из-Многих, прибывший сюда в разгар схватки, когда меки бренчат, а беки молчат, может ли он извлечь в расколе для себя пользу? Теперь ему кажется, окунувшись в эмиграцию, наблюдая, слушая, размышляя, он подсознательно взрастил в себе потребность отделения овец от козлищ. «Так жить нельзя, — думал он, — раскол необходим», — но сама мысль такая выглядела кощунственной, контрреволюционной: зачем же раскол перед лицом самодержавия?
Так что только в тайне он мог держать свой вывод о нужде в размежевании, а если уж говорить, так как-нибудь поточнее: не раскол нужен и важен, а — возможность обретения позиции. Необходимость появления сторон. А для этого требуется заострение организационной идеи. В месиве суждении, в грохоте дебатов на съезде и поело него появились наконец стороны, а значит, и возможность, и даже необходимость сделать выбор.
Раскол в партии или только между ее лидерами?
А может ли партия сохранить единство, если нет мира между ее лидерами?
Надо полагать, может. Но при условии: если партия уже создана, сплочена и организована на определенных демократических принципах, тогда борьба лидеров не поколеблет ее устоев.
Кто же лидеры? Плеханов, Ленин, Мартов — три паи-более крупные фигуры в русской социал-демократии ко времени начала съезда, наиболее активные члены редакции «Искры». Мартов и Ленин к тому же соратники по «Союзу борьбы» в Петербурге, вместе арестованы и отправлены в ссылку, один в туруханскую, другой в минусинскую. Почти ровесники — Мартову тридцать лет, Ленину тридцать три. Плеханов старше их на целое поколение, ему уже сорок восьмой год, патриарх (фактор вроде бы не существенный, однако же стоит его придержать в памяти).
До съезда все трое вместе, устремления их едины.
На съезде Мартов выбывает из тройки.
После съезда к нему присоединяется Плеханов.
Ленин остается один.
Бывшие друзья перестают здороваться. Завидев Ленина, идущего навстречу, Мартов переходит на другую сторону улицы.
Что же произошло па съезде? Много кое-чего. Можно вспомнить, к примеру, как хорошо пел Гусев, делегат из Ростова (не на заседании, конечно), настолько хорошо, что привлек внимание полиции, и съезду пришлось кочевать из Брюсселя в Лондон. Если же перейти к делу, выделяются четыре момента: инцидент с ОК (Организационным Комитетом); дебаты о «равноправии языков» (или «об ослах»); спор по первому параграфу устава и, наконец, выборы в партийные центры — в Центральный Орган и в Центральный Комитет.
Готовил съезд Организационный комитет. Избирался он дважды, сначала на конференции представителей РСДРП в Белостоке весной 1902 года, но вскоре почти все его члены были арестованы, и ОК дважды доизбирался: в Пскове в ноябре того же года (когда Владимира из Нижнего перевезли в Москву) и в Орле в феврале 1903. В конечном счете в ОК вошли социал-демократы разных оттенков: два представителя группы «Южный рабочий», одни бундист (стоил многих), но преобладали искровцы, и это естественно — партия создавалась не по воле стихий, а под непосредственным и последовательным воздействием «Искры».
ОК тщательно разработал устав съезда, провел его через все комитеты в России, после чего утвердил. В уставе, в частности, говорилось: «Все постановления съезда и все произведенные им выборы являются решением партии, обязательным для всех организаций партии. Они никем и ни под каким предлогом не могут быть опротестованы и могут быть отменены или изменены только следующим съездом партии».
Если учесть, что партия состояла из разрозненных групп, кружков, то в этом пункте устава уже можно было заметить и «чудовищный централизм» и «ежовые рукавицы». Однако же устав был принят как нечто само собой разумеющееся, он выражал волю революционеров, являлся своего рода честным словом каждого русского социал-демократа, гарантией того, что съезд не превратится в болтовню, в перетягивание каната и тяжкий труд по созыву делегатов, связанный с опасностями, риском, расходами, не пропадет даром.