Бремя страстей

У павшего, опустившегося человека можно и нужно жалеть и миловать. Вместе с тем крайне опасно внушать этому человеку, что мы всем миром обязаны его жалеть, а он имеет полное право требовать к себе любви и уважения. Так, чего доброго, получится некий собирательный персонаж из произведений Достоевского. Это будет нищий с апломбом или калека с претензией. Это будет грешник, не желающий каяться, но вооружившийся христианской риторикой. Если хотите — Мармеладов, который гордо скажет: «Да, господа, я падший. И вы не лучше, просто вы одеты чище. Да-с. Однако извольте меня любить таким, каков я есть, да поискренней любите и посострадательней. И права никакого нет у вас не любить меня, ибо я существо глубоко страдающее». И прочее, и прочее. Нет. Жить и думать надо иначе. Упал — вставай. Болит — терпи. И не называй грех нормой, а болезнь — необходимостью. Милость — это именно милость, то есть не заслуженная любовь, а неофициально заслуженная пенсия.

В том, что человек устает, нет никакого сомнения. В том, что человек может упасть, да так, что не поднимется, — тоже сомнений нет. Но в том, что сознание должно мягко сдвинуться в сторону падения как неизбежности, уверенности нет. Люди придумали слово «выгорание» и согнали в категорию «выгоревших» всех подряд. Кто-то трижды женился, кто-то зело осквернился, кто-то просто устал служить и решил переквалифицироваться, как Остап, в управдомы. А люди всю эту разношерстную армию дезертиров пометили добрым словом «выгоревшие» и дружно их жалеют. Что-то здесь не так. Во времена оные некоторые фронтовики протягивали руку к прохожим со словами: «Я в танке горел. Дай рубль на водку!» Ужасно увидеть расстриг, гордящихся своим выгоранием «на производстве». Мол: «Я Богу служил и перенапрягся. Теперь за скобки выпал, но вы уважать меня обязаны, ибо я жертва». А жертвы ведь бывают разные. Вот попутал монашку бес, и она замуж вышла. А теперь живет в вечном страхе и с мыслью: что она Богу на Суде скажет? Или свалил с ног хитрый сатана какого-нибудь доброго игумена, подбил его влюбиться и детей наплодить. Но теперь тот тихо и со стыдом живет, и только Бог знает, какие молитвы из его сердца временами рвутся. Это одно. Здесь есть место и страху, и жалости. Но если такая же монашка, такой же игумен скажут, подбоче- нясь: «Ну и что? Выгорели мы. Понятно? Нас жалеть надо!». А люди ответят: «Да-да, мы вас жалеем, бедненькие вы!» — это будет ложью и подменой смыслов, о которых и подумать стыдно.

Человек живет сегодня ради добра, сделанного вчера. И если вчера он ничего не сделал ради Христа, то сегодня чувствует себя оскудевшим, а назавтра - выгоревшим.

Во-первых, не надо никуда спешить. Ни с постригами, ни с хиротониями. Пусть лучше женатый мечтает о монашестве, чем монах — о женитьбе. А то хотел, предположим, ребенок в монахи (уж больно поют красиво, и одежды черные на ходу так мистически развеваются). Его взяли и постригли с поспешностью. Потом

он стал иеродиаконом, потом иеромонахом, потом игуменом. Все быстро — за пару лет. Уже мечтать осталось только о епископстве, а ему всего-то лет 25 от роду. И вдруг скучно стало молодому человеку, а потом сильно захотелось ему жениться. Вот тебе один из сценариев «выгорания». Службы надоели, романтика улетучилась, естество о своих правах заявило. А ведь парнишку просто не стоило постригать и посвящать раньше возраста канонической зрелости и без искуса. Вот и все. Таких случаев много. Всюду на изнанке «выгорания» находится поспешность, сырость, неосновательность стремлений, мечтательность. Со временем мечты рассеиваются, просыпаются страсти, и тогда нападает враг.

Неосновательный человек, стоящий на песке, а не на камне, оказывается не готовым нести крест. Он думал, что в солдаты идут, чтоб на параде в красивой форме маршировать, а его на войну отправили. Вот он и сбежал с фронта под предлогом «выгорания». Осудить его? Нет, воздержаться, по заповеди. Но можно ли считать, что это норма? Ни в коем случае. Не норма это, а грех, требующий покаяния, а не извинения.