Нет, пока рано. Может быть, ничего не будет. В конце концов, фильмы – вранье.
Дристун вздохнул, поднялся.
Спустился с вышки, прошел через кровавый двор (под подошвой что-то склизко всхлипывает, лучше не смотреть что именно) к казарме. Там должна быть аптечка.
Промыв рану, Дристун залил ее йодом. Скрипнул зубами: терпеть. Теперь бинт.
Повязка получилась довольно аккуратная.
Но – надо валить отсюда.
Найдя в казарме чей-то рюкзак, Дристун вывалил на пол барахло, и направился в кухню.
Черный все так же лежал на полу. Туча мух кружила над ним. Лежи, товарищ начпункта. А я – сваливаю.
Тушенку – в рюкзак. Двадцать банок. Нож, ложка, спички. Все спички. До единой. Хлеб! До крошки.
Так.
Товарищ начальник, позвольте побеспокоить.
Дристун склонился над зомби, ошмонал карманы. Вот они, ключики.
Через двор – к гаражу. Вездеход мирно дремлет под тентом. Просыпайся! Тент – долой.
Юноша бросил наполненный под завязку рюкзак в коляску.
Теперь – главное.
Патроны.
Для АКМ.
Конечно, он едет из этого ада к живым, где оружие ни к чему, но… все же.
Патроны хранятся в администрации. В логовище Черного.
Дристун застыл перед сейфом.
Блин блинский. Вот облом, а.
Код к сейфу остался в снесенной автоматной очередью башке Черного.
Пошарив на полках, Дристун нашел несколько обойм к АКМ, а также пистолет ТТ и коробку патронов. Хотя бы так.
Скорее.
В гараже Дристун нарыл дополнительную канистру бензина, немного подумав, взял с собой топор и саперную лопату.
Когда он забросил все это в коляску, и оседлал вездеход, со стороны казармы раздался тоскливый вой.
Твою ж мать! Совсем забыл про Джека.
Рука юноши замерла на газульке.
Что делать? Тушенки двадцать банок.
Картинка в голове: немецкая овчарка лижет его соленое от слез лицо, он обнимает пса за шею, шепчет: 'Я хочу домой, Джек. Хочу домой, к маме'.
Дристун спрыгнул с вездехода и побежал через двор к казарме, там, у северной, покрытой мхом стены, расположилась будка Джека.
Вездеход пер через заросшую кустами просеку. Еловый лапник время от времени щупал водилу и сидящего в коляске рядом с рюкзаком и канистрой пса. Пес радостно гавкал.
Когда Пограничный Пост 'Дальний' почти совсем скрылся из виду, водитель вездехода вдруг заглушил мотор, обернулся и крикнул:
– И никакой я не Дристун, понятно вам? Я Володя! ВО-ЛО-ДЯ!
Ангел Габриель приходит к нему под окна. Кристина
Мама не вернулась с работы.
Утром ее лихорадило, и Кристина просила позвонить начальнику, взять отгул.
– Нельзя, дочка.
Мама разогрела пиццу в микроволновке. Обжигаясь, выпила несколько глотков кофе. И, подхватив сумочку, ушла. Ушла, чтобы не вернуться.
А к вечеру за окном раздался крик.
Кристина выглянула из-за занавески. Вскрикнула, резко подалась назад. Упала, ударившись о твердое. Забилась под стол, дрожа, как осиновый лист.
В свете вечерних фонарей она увидела, как три мужчины повалили наземь другого мужчину и… И принялись его есть. Есть!
Кристина заскулила, как брошенный щенок. Тут же в руку уткнулось что-то мягкое и влажное.
– Мальма.
Кристина обхватила голову ротвейлера.
– Они съели его. Съели, Мальма!
Собака лизнула девочку в лицо.
– Там мама. Они съедят маму.
'А может уже съели', – мысль, острая, как лезвие, полоснула по сердцу.
Нет, нет, этого не может быть. Мама жива.
Но что делать? Что делать им, Кристине и Ромику?
Ромик будто бы прочел мысли девочки, даром, что его кроватка располагалась в соседней комнате. Закричал, заплакал.
Кристина отпустила Мальму и ринулась к брату.
Мальчик лежал в кроватке.
– Ромик, проголодался? – уняв дрожь в голосе, сказала девочка.- Сейчас мы Ромика покормим.
Она взяла с тумбочки вазочку с печеньем.
– Держи.
Но Рома оттолкнул руку сестры.
– Ромик, ты чего?
Кристина взяла его на руки и, вскрикнув, чуть не уронила малыша. Все тело мальчика было усеяно язвочками, горло посинело, вокруг рта собралась розоватая слизь.
– Ромик. Что с тобой, Ромик?
Мальчик вдруг перестал кричать.
– Ромик. РОМИК!
Мальчик был мертв.
И в один из июльских дней, что стоят подолгу,
Обжигая носы отличнику и подонку,
Гордон злится: 'Когда же я наконец подохну', -
Ангел Габриэль приходит к нему под окна,
Молвит: 'Свет Христов просвещает всех' (1) Отрывок из стихотворения Верочки Полозковой
Мама.
Маа-ма!
Мамы нет…
И Ромика нет.
Мама не вернулась с работы, а Ромик…
Ромик умер.
Когда Анна Аркадьевна перед уроком сказала, что от рака умерла Света Доденко, всем стало жалко-жалко. Но не страшно. А теперь – страшно.
Гордон злится: 'Когда же я наконец подохну'.
Заскулила собака.
– Мальма! Иди сюда. Мальма, Ромик умер.
А за окном снова – крик.
Кристина вскочила, бросилась к окну.
Девушка бежит по улице. Она босиком. В свете фонарей хорошо видны ее развевающиеся, светлые волосы. У мамы волосы темные…
Следом за девушкой – черные фигуры. Идут неуклюже, но упорно. Некоторые передвигаются на четвереньках. Когда женщина достигла ювелирного магазина, все кончилось: из дверей вывалился мужчина в форме охранника и вцепился зубами в горло блондинки. Тут же подоспели остальные зомби.