Брем

Блестит и сверкает, точно река, — она манит к себе свежестью и влагой, громадным зеркалом светится она — проснись же, то, быть может, Нил! Ах нет, мы шли к югу, так это, верно, Сенегал? Или это само море, с его резвыми пенистыми волнами?

Все равно, это вода, проснись же! Моя одежда уже лежит на земле. Вставай, господин мой, и побежим туда, потушим пламя, палящее нас. Один освежительный глоток, одно прохладное купанье, и мы запасемся новыми силами. Вон виднеются высокие башни — там и конец нашему странствию. Милый, язык мой пересох, я жажду! Проснись же, уж сумерки наступают». Еще раз открывает он глаза и глухо произносит: «Марево! То призрак, злее самого самума, — потеха злых духов!» Он замолк — призрак исчез — и жена упала на бездыханное тело мужа!»

Тело остается на месте и высыхает, как мумия. Пройдет тут новый караван, засыплет песком почерневший труп, легкий, как перо; но ветер непременно опять раскроет его. На всяком значительном тракте в пустыне путник всегда может встретить такие «песчаные мумии» верблюдов и людей; обыкновенно из песка торчит лишь какой-нибудь отдельный член, при виде его араб произносит краткую молитву — этим и ограничиваются похороны в пустыне.

Я, как очевидец, по собственному опыту могу описать впечатления этих воздушных призраков. Воздушные явления-отражения я видал сотни раз, в Хартуме, например, ежедневно — но настоящие признаки фата-морганы испытал только один раз. Мы шли с караваном, уже более суток вовсе не имели воды и восемнадцать часов ничего не ели. Жажда и голод томили нас ужасно. Мы направились к Нилу. «Смотри! — говорю я проводнику. — Вот он, наконец, виднеется. Я вижу большое селение, много пальм, спеши, спеши привесть нас туда: там найдем воду, скорее, скорее!» — «О, господин, река еще далеко — ты видишь дьявольское море!» — ответил мне араб. Явление повторялось несчетное число раз и все было лишь обманом ослабевших чувств. Наконец всем нам стали чудиться разнообразнейшие виды: все такие же плоды фантазии, но они, как нельзя больше, соответствовали желаниям и потребностям наших пустых желудков и пересохших языков. Когда томишься жаждою в этих палящих зноем широтах, то все представления сосредоточиваются на понятии о воде; больше ни о чем не грезишь. Надо побывать в пустыне и испытать все муки жажды, чтобы понять, с какой стремительностью бросается к реке даже самый свежий и здоровый караван; надо самому пострадать от такой жажды, чтобы уверовать в призраки фата-морганы. Когда среди жаркой пустыни истощается живительная влага, тогда воображение рисует в отуманенном мозгу самые прелестные призраки; если же человек совершенно здоров и обеспечен против всех лишений, тогда всякие воздушные явления исчезают и видишь только то, что есть на самом деле.

Фата-моргана представляется в виде пространного наводнения, из среды которого действительные предметы, как живые, так и неодушевленные, являются плавающими на воде. Они как будто и отражаются в ней, и представляются в опрокинутом виде, как настоящее отражение. Живые и движущиеся существа, представляясь носящимися на поверхности влаги, кажутся громадными и лишь по мере приближения к ним принимают свои настоящие формы. Самая отражающая поверхность представляется от 6 до 8 футов глубиною, а цветом похожа на мутную, не освещенную солнцем воду.

Призрак начинается обыкновенно около 9 часов утра, в полдень всего явственнее, а к 3 часам пополудни пропадает; об эту пору он в разных местах разрывается, подобно туману, становится бледнее и наконец вовсе исчезает. Таково явление фата-морганы, с точки зрения неповрежденных нервов, при здоровом состоянии крепкого тела.

К счастью, проводник, наметив верный путь, решительно вел караван вперед».

В первых числах нового, 1848 года степная природа стала разнообразнее, растительность — ярче, а животный мир — богаче. У кочевников путешественники разжились свежим козьим молоком — настоящим лакомством и лекарством для пересохших от жары глоток. После привала быстрее пошли дальше. Дромадеры бежали резво, переходя на рысь, чувствуя близость свежей воды. Издалека услышанный скрип водяных колес показался божественной музыкой. Наконец-то! Тяготы пустыни были вскоре забыты.

Они решили остаться в деревне Керери на ночь, потому что она была расположена в 10 километрах к северу от Омдурмана,[7] где ночевать они не решились.

Мюллер пошел вперед, взяв на себя роль квартирмейстера, а Брем двинулся в путь с медлительным, тяжело груженным караваном и прибыл в Хартум на день позже. Там Мюллер уже снял небольшой дом, окруженный высокой стеной. В нем-то и собрались вскоре все находившиеся поблизости в наличии европейцы. Генерал-губернатор Солеман-паша радушно встретил гостей.

Приключения в Хартуме