У современной рабочей дисциплины и капиталистических техник контроля также есть своя особая история. Формы тотального контроля сначала возникли на торговых судах и рабовладельческих плантациях в колониях, но впоследствии стали применяться по отношению к бедным рабочим в метрополиях[97]. Но это стало возможным благодаря новой идее времени. Я хочу подчеркнуть, что это было одновременно и технологическим, и нравственным изменением. Обычно это изменение считают заслугой пуританства, и пуританство действительно сыграло определенную роль. Однако можно утверждать, что самые крайние формы кальвинистского аскетизма были просто гиперболизированными версиями нового ощущения времени, которое так или иначе изменило чувственное восприятие средних классов во всем христианском мире. В результате на протяжении XVIII и XIX веков, начиная с Англии, старый, эпизодический способ работы стал считаться социальной проблемой. Представители среднего класса стали считать бедняков бедняками в основном потому, что те не умели дисциплинированно распоряжаться временем и проводили время беззаботно – точно так же, как беззаботно проигрывали деньги в азартные игры.
Тем временем рабочие, восстававшие против тяжелых условий труда, также стали переходить на этот язык. На первых заводах рабочим зачастую не разрешалось приносить свои собственные часы, потому что владельцы постоянно манипулировали заводскими часами. Но уже вскоре рабочие стали спорить с работодателями о размере почасовой оплаты, требовать контракты с фиксированным количеством часов, оплаты за сверхурочные, повышенной оплаты за ночные смены, двенадцатичасового, а затем и восьмичасового рабочего дня. Но само требование «свободного времени», вполне понятное со стороны рабочих в данных условиях, одновременно незаметно закрепляло представление, что в рабочие часы (on the clock) время рабочего действительно принадлежит тому, кто его купил. Предкам рабочих эта идея показалась бы противоестественной и возмутительной – как, впрочем, и большинству людей, когда-либо живших на Земле.
О противоречии между моралью времени и естественными рабочими ритмами, а также о возмущении, которое вызывает это противоречие
Невозможно понять духовное насилие современной работы без понимания ее истории, которая неизбежно восходит к прямому конфликту между моралью работодателя и здравым смыслом рабочего. Как бы усердно ни приучали рабочих в начальной школе дисциплинированно распоряжаться временем, они всё равно считают, что требование непрерывно работать в постоянном темпе на протяжении восьми часов в день вне зависимости от того, что нужно делать, противоречит здравому смыслу. Кроме того, рабочих дико раздражает выдуманная работа, которую их заставляют выполнять[98].
Я хорошо помню свою первую работу посудомойщика в прибрежном итальянском ресторане. Я был одним из трех подростков, которых наняли в начале лета. Когда однажды посуды было безумно много, мы, разумеется, превратили это в игру, стремясь доказать, что мы – самые лучшие и отважные посудомойщики на свете. Вместе мы превратились в машину невероятной эффективности и молниеносно произвели гору сверкающей посуды за рекордное время. После этого мы взяли перерыв, гордые своим достижением, – например, чтобы сделать перекур или проглотить креветку. Но тут, конечно, пришел начальник, чтобы поинтересоваться, какого черта мы отлыниваем от работы.
– Мне наплевать, что посуды больше нет, ты тратишь мое время! Ты можешь бездельничать в свое собственное время. Возвращайся к работе!
– Так что же нам делать?
– Возьмите тряпку и протрите плинтусы.
– Но мы уже их протерли.
– Так займитесь делом и протрите их снова!
Конечно, мы выучили свой урок. Когда ты на смене, не нужно быть
Так что в следующий раз, когда появилось много работы, мы уже не стали так торопиться.