Брэдбери

Самые первые — немые. Но когда произносят имя Тарзана, мы, конечно, сразу слышим вдали знаменитый крик тропического супермена, непременно в исполнении Джонни Вайсмюллера (1904-1984), кстати, не просто актера, а известнейшего спортсмена, пятикратного олимпийского чемпиона по плаванию. Среди трофейных фильмов, показанных в СССР после войны, заметное место занимали именно фильмы о Тарзане — о его подвигах, о подружке Чите, о жизни в джунглях. Что же касается США, то там изображение берроузовского героя можно было увидеть буквально на всем — на детских игрушках, на одежде, на обуви, на канистрах с бензином, на бутылках с подсолнечным маслом, на железнодорожных цистернах, на пылесосах и на горшках с цветами…

«Тарзан и запретный город» («Tarzan and the Forbidden City»)…

«Тарзан — повелитель джунглей» («Tarzan, Lord of the Jungle»)…

«Тарзан и сокровища Опара» («Tarzan and the Jewels of Opar»)…

«Возвращение Тарзана в джунгли» («The Return of Tarzan»)…

«Тарзан и золотой лев» («Tarzan and the Golden Lion»)…

«Тарзан и люди-муравьи» («Tarzan and the Ant Men»)…

«Тарзан торжествующий» («Tarzan Triumphant»)…

«Сын Тарзана» («The Son of Tarzan»)…

Рей Брэдбери вырос в этих душных книжных джунглях, многажды растиражированных и повторенных средствами кино и радио, среди комиксов и приключенческих журналов. Даже позже, вполне сознательно вырываясь из атмосферы pulp-литературы, он сохранил в себе ужас перед героями детства и восхищение ими. Да и что удивительного? В американской культуре образы вроде Тарзана, Бэтмена, Человека-паука или там ужасного Кинг-Конга всегда играли роль, в чем-то схожую с образами героев классической русской литературы — Евгения Онегина, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, Чичикова. Всю жизнь в глубине души Рей Брэдбери тянулся к своей первой любви — к привлекательным, пусть вульгарным и примитивным, зато запоминающимся книжкам в ярких пестрых обложках…

2

Накануне войны (имеется в виду Вторая мировая) в США вошло в моду показывать перед началом художественного фильма ленту документальную.

События в далекой Европе, события в СССР, события в акватории Тихого океана, фашизм в Германии и Италии, черная Африка, на куски расхватываемая жадными колонизаторами, — все это как бы сразу приблизилось.

Да мир не так уж и велик.

И он постоянно требует фактов!

И соответствующих комментариев, понятно.

В СССР — запрещаются книги и фильмы, идут аресты инакомыслящих, любая частная инициатива преследуется, жизнь и судьба любого человека на огромной территории страны от Белоруссии до Чукотки определяются исключительно волей партийных вождей…

В Германии — евреев и коммунистов изгоняют из страны, у власти — нацисты, объявленные вне закона книги, все это упадочное искусство отправляют в костер, сжигают на площадях, как сожгли когда-то прабабку Рея Брэдбери…

В Японии…

В Испании…

В Португалии…

На Ближнем Востоке…

Плачущий мальчик в темном кинозале — не бог весть какое редкое зрелище даже по тем временам. Мало ли над чем рыдают мальчики, глядя на тревожно мерцающий экран? Но Рей рыдал не только над приключениями Тарзана или Джона Картера, он рыдал на просмотрах документальных лент. Охваченные огнем книжные переплеты, беззвучно корчащиеся, вдруг вспыхивающие бумажные страницы, нежный седой пепел, разносимый горячим ветром, — Рей воспринимал всё это как физическую расправу над самыми близкими друзьями.

«…книги пахнут мускатным орехом или еще какой-то пряностью из далеких заморских стран, — говорит Фабер, один из главных героев повести «451° по Фаренгейту». — Ребенком я любил нюхать книги. Господи, ведь сколько же было хороших книг, пока мы не позволили уничтожить их! — И признается: — Мистер Монтэг, вы видите перед собой труса. Я знал тогда, я видел, к чему идет, но я молчал. Я был одним из невиновных, одним из тех, кто мог бы поднять голос, когда никто уже не хотел слушать “виновных”. Но я молчал и, таким образом, сам стал соучастником. И когда, наконец, придумали жечь книги, используя для этого пожарных (вот ход, несомненно, увиденный Реем Брэдбери на просмотрах тех давних документальных фильмов. — Г. П.), я пороптал немного и смирился…»62

Смирился не только Фабер.

Смирились миллионы американцев, немцев, русских.

Правда, Фабер в конце концов догадывается: не книги нам всем нужны.

Книги — это всего лишь вместилища информации, которую по тем или иным причинам мы боимся забыть. (Не правда ли, напоминает утверждения нынешних адептов электронной книги, что вот, мол, важны вовсе не эти старые, давно отжившие свой век книги с картинками, важен исключительно новый, более удобный способ хранения информации. — Г. П.) В самих книгах нет никакой тайны, никакого особенного волшебства. А если волшебство и есть, то, скорее, лишь в том, что все вместе они — книги научные и художественные — сшивают лоскутки нашей несчастной, изодранной Вселенной в нечто единое…

У книг есть кожа.

У книг есть дыхание.

Книги обладают живой душой.