Не помню, чтобы я выражал такое желание, — сказал полковник, подчеркнув слово «я». — Вас в работе интересует только денежная сторона?
— Я считаюсь с разными обстоятельствами: кто больше платит, где меньше риска, где приятнее служить, где вежливее начальство.
Если б я принял вас на службу, то не иначе, как надолго и лишь для очень опасных дел. Я отправил бы вас в Америку.
В мирное время нигде уж таких опасных дел нет.
Вы думаете? Вы привыкли работать с демократическими слюнтяями. У нас же не церемонятся.
- В мирное время и вы не решитесь взрывать американские заводы, а войны наверное не будет, — сказал Шелль наудачу. «Вдруг так опьянел от кофе, что начнет болтать. Это случалось с людьми покрупнее его, проговаривались и Наполеоны, и Бисмарки!.. Нет, стал тотчас воплощением «noncommittal»... Кажется, хотел мне предложить быть двойным агентом», — подумал Шелль. Его, впрочем, не очень интересовало то, что мог бы ему предложить полковник: твердо решил
— Мы никакой войны не хотим. По учению Маркса, капитализм всё равно обречен.
«Ишь ты. И «учение Маркса». Но об этом ты, кажется, говоришь неуверенно, вроде как Чичиков о своих херсонских имениях».
Я совершенно с вами согласен. Какие уж теперь отчаянные дела!
При
Я хотел поговорить не о себе, а об одной даме.
Не о той ли, с которой вы вчера обедали в ресторане на Курфюрстендамм? — спросил полковник. — Очень красивая женщина.
Именно о ней. Разве вы ее видели?
Мы обязаны всё знать, — сказал полковник, не отвечая. Он Эдды не видел. — Кажется, ее зовут Эддой? Ну, что ж, в принципе «сие мне не вопреки», как говорит кто-то у Лескова. Только я с ней запусто говорить не буду. Нам ни драматических инженю, ни гранд-кокетт не требуется. Слышал, что она поэтесса? Поэтессы нам не нужны. Дуры тоже не нужны...
Она не дура. И как вы правильно заметили, она очень красива.
Это, конечно, важно.
Кроме того, она превосходно говорит по-французски, по-немецки, по-английски.
Это тоже очень важно. Но вы сами понимаете, одно дело вы, а другое дело — эта дама, которая, кажется, никакого опыта не имеет?
Нет, не имеет.
Она ваша любовница?
Моя личная жизнь касается только меня.
Она может поехать куда угодно. Например, в Нью-Йорк или лучше в Париж.
Все наши агенты хотят поехать в Париж.
У вас под Парижем наверное найдется работа. Там верховное командование Запада.
Спасибо за это ценнейшее сообщение.
Военные секреты теперь в сущности есть только в двух местах: в Вашингтоне и в Роканкуре, то есть в Пентагоне и в SHAPE. По-моему, их легче узнавать во втором. Ведь там люди четырнадцати национальностей.
Спасибо и за этот ценный совет. Говорят, этот Сакер...
Сакюр. Американцы произносят Сакюр.
Не люблю, чтобы меня перебивали! И я их сокращений не знаю. Говорят, этот Сакюр — превосходный генерал. Не наш Жуков, но превосходный, один из лучших в мире, а?
Я тоже так слышал. Превосходный, но без армии... Разумеется, у вас есть агенты везде. Всё же, красивая женщина, превосходно владеющая иностранными языками, может пригодиться.
«Как будто готов и любовницу предать, — подумал полковник. — Хорош гусь!»
А вы не будете уж слишком огорчены, если она попадется?
Это наш профессиональный риск.
Конечно, если ее поймают, то французы, чтобы не начинать с нами истории, верно только вышлют ее из Франции. Может быть, именно поэтому «лучше в Париж«, а?.. Но вы знаете, у нас правило: або мы, або они. Какова гарантия, что она не двойная агентка?
Гарантий не бывает. Тут
Вам, надеюсь, известно, что мы с двойными агентами не церемонимся?
— Действительно, это всем известно, — сказал Шелль. Он что-то загадал (часто делал это в рискованном положении). Вышло: можно. — Следовательно, незачем и повторять. Незачем людей запугивать. Это ведь метод политической полиции.
Полковник нахмурился.
— Политическая
«Так и есть. У него
— Я именно это и хотел сказать.
Они несколько секунд молча смотрели друг на друга.
Говорить мне «обидное» я вам и не посоветовал бы!