Браззавиль-Бич

Турбулентность — новая страсть Джона Клиавотера. Хоуп знала, что его прежняя страсть, его старая многолетняя любовь называется теорией игр. Четыре года в Калтехе он занимался теорией игр: теорией рациональных конфликтов. Джон Клиавотер кое-что рассказывал ей о своей работе в Калтехе. Он начал с двусторонней игры — игры двух партнеров с нулевой суммой, как он ее называл. Игра с нулевой суммой — это игра, в которой победа одного участника неизбежно означает проигрыш другого. «Как в браке», — сказала Хоуп. «Нет, — сказал Джон. — Брак — игра с ненулевой суммой. И в нем участвуют эмоции. Проигрыш одного участника не всегда означает победу второго». Кроме того, Джон сказал, что существует и другой дополнительный фактор: его в основном интересуют игры с полной информацией, то есть игры, в которых нет секретов. В таких играх сказал он, всегда существует оптимальная стратегия. Именно этим он и интересовался — поиском оптимальной стратегии. Шахматы — игра с полной информацией, крестики-нолики — тоже. Игры с полной информацией могут быть бесконечно сложными и сравнительно примитивными. Основное условие — в них не должно быть секретов. Покер — двусторонняя игра с нулевой суммой и неполной информацией. «Так же, как брак», — сказала Хоуп. Но Джон с ней снова не согласился.

На следующий день, когда Ян Вайль заехал за мной рано утром, я была уже готова. Грунтовая дорога длиной примерно с милю вела в центр северной зоны, это экономило сотрудникам массу времени. У меня же добрую четверть или пятую часть рабочего дня отнимало хождение туда и обратно.

Когда мы выруливали на дорогу, Вайль сказал мне, что, едва рассвело, он послал на поиски шимпи двух своих рабочих с переносными рациями, и если нам повезет, то за день мы сможем посмотреть на всех или почти всех представителей северной популяции. У меня не выходили из головы возможные последствия моего вечернего разговора с Маллабаром. Я спросила Вайля, говорил ли он кому-нибудь об этой нашей поездке. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением.

— Нет. А что?

— Маллабар думает, что это не был детеныш шимпанзе. Ну, вчерашний трупик. Он говорит, бабуин.

— А вы не согласны.

— Тут не может быть речи о согласии. Я права, Маллабар не прав.

Вайль скорчил гримасу.

— Послушайте, Хоуп, может, не надо рассказывать дальше? Понимаете, Юджин был настолько… Я не хочу оказаться в ситуации, когда мне придется принимать чью-либо сторону.

Я мысленно улыбнулась: Ян Вайль верен себе.

— Не беспокойтесь, я вашего имени упоминать не стану. Это наши с ним профессиональные разногласия.

— У него должны быть свои причины. В случае, если вы правы.

— Я права, и причины наверняка есть. Хотя я ума не приложу, какие.

Я чувствовала, что Вайля охватывает все большая тревога: во что он может впутаться? Помогая мне сейчас, в какой мере идет он наперекор желаниям своего благодетеля?

— Я просто попаду в неловкое положение, — беспомощно проговорил он, — из-за Роберты и всего прочего.

Роберта Вайль. Американка, жена Яна Вайля, секретарь и непризнанный соавтор Маллабара. Роберта, говоря без преувеличения, боготворила своего шефа, хотя этот ее истовый пыл рядился в одежды подобающего преклонения перед его научными заслугами. Возможно, подумала я сейчас, именно благоговейный трепет, который вызывал у нее Юджин, и заставил ее мужа поцеловать меня в тот день… И еще я поняла, что будет лучше, если Роберта ничего не узнает о нашей поездке — не потому, что она не доверяет своему мужу (она ему доверяла), но потому, что с нашей стороны имело место неповиновение Верховному Божеству Юджину. Впрочем, я не сомневалась, что эту тайну наш Ян разглашать не станет.