Бразилия

— Я много работал, — сказал он. — Два года мне пришлось заворачивать болты креплений двигателя на автомобильном заводе, и они начали сниться мне по ночам. Я хотел видеть во сне тебя, Изабель, но я постепенно терял твое лицо, забывал твой голос, день за днем и ночь за ночью. Я взбунтовался и порезал лицо брату, лишь бы сбежать оттуда.

— И вот ты видишь перед собой меня, — сказала Изабель с наигранной беззаботностью, положив свою маленькую ручку на его руку и поворачивая его, а вместе с ним и тяжелый, как горб, оранжевый рюкзак туда, где огни постепенно редели. — Я все еще нравлюсь тебе?

Ее милое обезьянье личико, бледное от студенческих бессонных ночей, стало вдруг хрупким, будто печаль жизни постепенно высасывала из нее соки.

— Потрогай меня и увидишь, — сказал он.

— Прямо на улице? Ты с ума сошел, Тристан. — И все же от одной мысли об этом у нее увлажнились трусики.

— Тебе стыдно быть со мной? Я сбежал из дома моего брата в одежде, в которой обычно сплю. Поэтому выгляжу таким оборванцем. На самом деле у меня есть сбережения, накопленные за два года, они в рюкзаке.

— Я всегда счастлива быть с тобой, — сказала она и на ходу провела рукой по его ширинке, где уже пробудился початок.

— Нам нужно трахнуться и поговорить, — сказал он.

— Да. Идем, муж мой, уже недалеко.

Огни города остались позади, они проходили мимо рабочих, кучками ожидавших автобуса, который отвезет их в бедные поселки, тянущиеся на много миль в зарослях за пределами города. Бледные рубашки рабочих возникали и исчезали в темноте, как барашки на поверхности океана. Теперь, когда автомобили не освещали их фарами, видно было только мелькание его туфель, колыхание свитера на ее бедрах и длинные платиновые волосы Изабель. Тротуар кончился, но посреди шоссе шла просторная, засеянная травой разделительная полоса шириной с городской квартал. Когда они ступили на нее, Изабель почувствовала сквозь легкие сандалии уколы холодных капелек росы, опустившихся на землю из перевернутой чаши ночи, которая казалась теперь еще чище и прозрачней. Шаги их замедлились, они то и дело останавливались, целовались и ласкали друг друга, забираясь под тонкую одежду, чтобы коснуться податливой кожи.

Там и сям на огромной разделительной полосе шоссе были посадки, настоящие рощицы; когда они подошли к одной из них, курс ботаники помог Изабель узнать пакова — дикие бананы — по огромным, широким листьям, усеянным светящимися цветами в форме испанского штыка. Заросли здесь были столь густыми, что Тристан и Изабель смогли почувствовать себя укрытыми от посторонних глаз в этой «комнате» с измельченной корой и высохшими ветвями бананов вместо пола. Когда влюбленные опустились на него, они увидели высоко над собой черное небо, усыпанное звездами, которые собирались группками в определенных местах, подобно тому, как растения пустыни собираются вдоль высохшего русла, по которому когда-то бежала вода. В этой рощице, вдали от капризных огней Бразилиа, звезды сияли с такой силой, что мощь их света побеждала хаос вселенной: вот-вот должно было произойти какое-то великое чудо. Им оказалось достаточно стянуть трусики и шорты, для того чтобы снова стать любовниками. Ее лоно стало для него бальзамом, пролитым на двухлетнюю язву.

— Давай никогда больше не расставаться, — выдохнул он. Его удары все еще отдавались во всем ее существе.

— Не будем, — обещала она.

— Куда нам идти? Гнев твоего отца будет преследовать нас повсюду.

— Это не гнев, это дурной вкус, привитый отцу его культурным окружением. Посмотри вверх, Тристан. Небо огромно, и столь же огромна Бразилия. Мы отправимся на запад и затеряемся в ней.

Они лежали, укрывшись в декоративных посадках, напоминающих джунгли благодаря неистребимому дикому банану, и тонкий аромат его зеленых и продолговатых плодов смешивался с запахом выделений Изабель и вонью тела Тристана, которое сильно пахло после тяжелого дневного путешествия. Автомобили стремительно проносились мимо них по обеим сторонам современного шоссе. Огни фар, похожие на крылатых огненных ангелов, слепо тыкались в заросли, по рощице шарили рваные узорчатые тени от стеблей и листьев дикого банана, открывая глазам влюбленных их обнаженные ноги и животы. В потоках ярких лучей им обоим показалось, что лица у них испуганные. Оба пытались представить себе материковую часть Бразилии.

— Некоторое время мы сможем жить на мои деньги, — сказал Тристан, — но инфляция съест их, надолго не хватит.

— У меня есть только карманные деньги, но я могу стащить кое-какие вещи из квартиры отца, и мы продадим их подороже. Потом, у меня до сих пор сохранился подсвечник, который я не отдала твоей матери, портсигар дяди Донашиану и маленький крестик. Я могу унести то, что отец сохранил из драгоценностей моей матери. Они все равно принадлежат мне.

— Не бери ничего такого, что было бы дорого твоему отцу, — повелел Тристан. — Я надеюсь однажды стать ему другом.