Браво, или В Венеции

Мы не назовем теперь такие позиции прогрессивными. Однако не следует делать и слишком поспешных выводов относительно политических взглядов Купера. С одной стороны, нетрудно заметить у него определенный аристократизм, но этот аристократизм уживается со столь же несомненным демократизмом. В этом отношении Купер очень похож на великого шотландского романиста Вальтера Скотта.

Эпоха, когда жил Купер, характеризовалась тем, что в США происходила перемена в самом фундаменте американского общества. Прежнюю земельную аристократию все больше вытесняла новая финансовая и торговая буржуазия. Купер всей душой ненавидел богатых выскочек, банкиров и коммерсантов, которые прибирали к рукам власть в стране.

Хотя сам писатель указал в предисловии, что цель романа — политическая, современниками он не был понят в полной мере. Было принято считать, что “Браво”, как и другие два “европейских” романа Купера, представляют собой осуждение политической системы Старого Света. В критике нередко встречалось утверждение, что Фенимор Купер, описывая мрачные стороны деспотизма в Европе, якобы мысленно противопоставлял этому демократический строй США, будто бы свободный от пороков европейской системы.

Не приходится говорить о том, что в начале XIX века, когда в Европе сохраняли господство старые монархические системы и еще живы были многие пережитки феодализма, по сравнению с этим американская буржуазная демократия имела несомненные преимущества. Однако, так как эта демократия была буржуазной, у нее были свои пороки, и это замечали вдумчивые иностранцы, посещавшие США, как французский мыслитель А. Токвиль и английский романист Ч. Диккенс, а также некоторые из самих американцев.

Купер принадлежал к числу тех американцев, которые видели отрицательные стороны буржуазной демократии в США. Об этом он не раз писал в своих публицистических произведениях. Но не только в них. Новейшие американские исследователи Рассел Кирк и Мариус Бюли убедительно показали, что “европейские” романы Купера написаны не столько с мыслью об европейских порядках, сколько как итог размышлений писателя о положении в его собственной стране. В глазах Купера самую большую опасность для США представляло установление власти финансовой и торговой буржуазии, ибо банкиры и купцы лишены каких бы то ни было моральных понятий и для них существуют только их, коммерческие интересы. Власть они станут использовать исключительно в своих корыстных целях.

В Европе Купер нашел образец такого буржуазного государства. Это — Венецианская республика. Купер совершенно прав в своем определении классовой природы Венеции, как одного из первых государств, где была установлена олигархическая власть финансовой и торговой буржуазии. Картина этого государства, воссозданная Купером, соответствует исторической правде. Писатель не уточнил времени действия романа, ограничившись указанием на то, что он описывает Венецию в период, когда это независимое государство еще сохраняло свою мощь, но уже начинало клониться к упадку. Исторически так было в конце XVI века и в XVII веке. Но для самого Купера историческая точность в данном случае несущественна, ибо как подлинный художник он стремился к большим обобщениям и ему замечательно удалось обрисовать, что представляет собой общественно-политическая система, при которой власть сосредоточена в руках небольшой касты, бесконтрольно и безответственно управляющей судьбами народа. Писатель очень выразительно показал, что вся политика государства определяется личными интересами правящей клики. По страницам романа разбросано много глубоких суждений о несправедливостях классового государства. Будучи подлинным художником, Купер не ограничился рассуждениями, которые сами по себе интересны и значительны, но создал образ, воплотивший в себе все типичные черты того строя, который царил в Венеции. Это — сенатор Градениго. Купер характеризует его как человека “изворотливого и хитрого. Венеция казалась ему свободным государством, поскольку он сам широко пользовался преимуществами ее общественного строя; и хотя он был дальновиден и практичен в повседневной жизни, во всем, что касалось политической жизни страны, проявлял редкостную тупость и беспринципность” ; как сенатор он рассуждал человечно, если и не очень умно, о принципах правления, и было бы трудно даже в тот стяжательский век найти человека более убежденного в том, что собственность является не второстепенным, а главным всепоглощающим интересом цивилизованного человека. “Он красноречиво разглагольствовал о честности, добродетели, о религии и правах личности, но, когда приходило время действовать, все эти понятия сводились у него к личным интересам… Ни один человек не убеждал себя более старательно и успешно в незыблемости всех догм, которые были благоприятны для его касты, чем это делал синьор Градениго. Он был поборником законных прав, ибо это было выгодно ему самому…” (глава VI).