Браво-Два-Ноль

Через два часа вернулись ребята с керосиновой лампой. Как и в предыдущий раз, они расстегнули наручники, подхватили меня под руки и вытащили на холод. Ощущения для тела были приятные; я мысленно шутил, что мне предстоит долгая прогулка по лесу или катание на горных лыжах.

Никто не произнес ни слова. Я надеялся и молился, что Динджера тоже возьмут, но я его не слышал.

Меня усадили в том же положении справа, за сиденьями, так, что голова оказалась между коленями. На этот раз я предварительно выгнул спину, освобождая место для ноющих рук, чтобы уже через минуту мне не пришлось шевелиться, получая за это удар по голове.

— Не говорить или стрелять, — строго приказал водитель.

— Хорошо.

— Да, хорошо, дружище, — послышался рядом со мной голос Динджера.

По его тону я понял, что он так же рад слышать меня, как и я — его. Однако чувство облегчения было недолгим. Перед тем, как машина тронулась, кто-то заглянул в нее и сказал:

— Надеюсь, аллах с вами.

Не знаю, было ли это сказано для того, чтобы меня завести, но если так, говоривший добился своей цели.

За руль сел тот же самый отвратительный водитель, и нас сразу же начало швырять из стороны в сторону. На этот раз музыки не было; лишь вполголоса переговаривались те, кто сидел спереди. Время от времени опускалось стекло, когда один из солдат, заприметив в темноте знакомого, кричал ему приветствие.

Один раз мы остановились, и водитель долго разговаривал с кем-то на улице. Мне показалось, он хвастается нами. Послышались смешки двух-трех человек, стоявших на улице, затем к нам потянулись руки, дергая нас за усы и похлопывая по щекам. Я внутренне напрягся. Почему-то это вывело меня из себя гораздо больше, чем пинки ногами. Тогда меня допрашивали, и побои имели определенную цель. Но сейчас эти болваны просто издевались надо мной.

Мы снова долго ехали молча, все больше и больше удаляясь от границы, но мне уже было все равно. Меня слишком беспокоили мои руки. Они распухли, став чуть ли не вдвое толще, и пальцы полностью потеряли чувствительность. Я ничего не ощущал ниже запястий, там, где в них глубоко врезались наручники, содрав кожу до крови. Боль становилась невыносимой. Я боялся, что если так будет продолжаться еще какое-то время, я навсегда лишусь рук.

Я старался думать о чем-нибудь положительном. По крайней мере меня не убили. Прошло уже больше двенадцати часов с тех пор, как я попал в плен, а я еще жив.

Затем я стал думать о нашей разведгруппе. Что известно иракцам о нас? Нужно было исходить из предположения, что они связали нас со стычкой у магистрали. В этом случае они знают, сколько нас всего, потому что они обнаружили восемь рюкзаков. Кроме того, они обнаружили наш БЛ, с запасами воды и продовольствия.

Есть ли в наших рюкзаках что-нибудь такое, что может нас выдать? Я был уверен, что никаких записей, говорящих о стоявшей перед нами задаче, там быть не может, потому что таковы требования режима секретности. А что насчет снаряжения? Как объяснить взрывчатку, часовые механизмы и взрыватели? Конечно, можно будет сказать, что все это предназначалось для обороны лагеря, — иракцы наверняка найдут расставленные вокруг БЛ «Клейморы», что подтвердит мои слова. Быть может, они даже не поймут, что представляют собой часовые механизмы. И, может быть, простые солдаты с такой жадностью набросятся грабить наши рюкзаки, что все снаряжение бесследно исчезнет. Я чуть не рассмеялся, представив себе, как один из них, копаясь в рюкзаке в темноте, залезает рукой в полиэтиленовый пакет с дерьмом.

Не вызывало сомнений только одно: в рюкзаках не осталось ничего, что могло бы скомпрометировать нашу задачу. Карты мы всегда складывали так, чтобы с внешней стороны оказывалась та часть, которой не пользуются, и не делали на них никаких отметок. Всю информацию мы держали в голове.

Пока что у меня не было оснований беспокоиться, что иракцы разобрались в нашем снаряжении. Если же они поймут, что к чему, нам останется только извиниться и отступить на запасные позиции. Единственная проблема заключалась в том, что мы не очень походили на обычную поисково-спасательную группу. Однако пока что мы вообще похожи только на мешки с дерьмом.

Машина остановилась, и, судя по звукам, здесь нас ждала группа встречающих. Я уже начинал чувствовать себя в безопасности, находясь в машине, я к ней привык, и вот теперь все начиналось сначала.

Переговаривались все вполголоса, вероятно, потому что еще стояло раннее утро. Задние дверцы распахнулись, впуская поток холодного воздуха. Нас с Динджером вытащили из машины и быстрым шагом повели через какой-то двор. Шаги по булыжникам причиняли острую боль. На ступнях открылись раны, и они быстро стали скользкими от крови. Споткнувшись, я чуть было не упал, но меня подхватили и удержали на ногах. Мы поднялись на ступеньку, повернули направо, прошли под навесом и оказались перед дверью. Наткнувшись босой ногой на дверной косяк, я вскрикнул от боли. Со стороны иракцев не последовало никакой реакции. Это были настоящие профессионалы. Все было прекрасно отрепетировано.