Сейчас он снова плывет в империю, на этот раз — чтобы поступить на службу к человеку, которого брат Сатакэ охарактеризовал так: «… бесконечно сложная натура, полная неожиданностей, как третий ход в игре ги-и». Описание подошло бы для всех предков Сёнто на протяжении многих веков, еще с тех старинных дней, когда впервые возник Дом Сасэй-но Хёнто. К тому времени, когда династия Мибуки объединила под своей властью Семь Королевств, Сасэй-но Хёнто превратились в Сёнто и сделали то, что впоследствии стало одной из многих родовых традиций, — выдали старшую дочь замуж за наследника императора Мибуки.
Хаката Мудрый был советником у главы четвертого поколения Дома Сёнто и посвятил свой великий труд «Аналекты» сюзерену. История Сёнто шла своим чередом долгие века. Другие кланы появлялись, достигали расцвета, а затем угасали — порой не успевало минуть и года, как никого не оставалось, — однако Сёнто прочно стояли на земле. Конечно, бывали времена, когда им казалось, что они впали в немилость к богам, но полоса неудач вскоре проходила, и Дом Сёнто неизменно возрождался, становясь еще богаче и сильнее, чем прежде. Среди Великих Домов империи Ва подобной жизнестойкостью отличались очень и очень немногие.
На память Суйюну пришли строчки Никко — поэтессы эпохи Мори:
Инеем станет роса.
На испуганных листьях.
Сменяют друг друга Времена года.
Так век за веком Сёнто вращают Свиток времён.
Князь Сёнто Мотору в настоящее время не имел жены, хотя, конечно, держал наложниц. В общем и целом все обязанности хозяйки, которые в прошлом так хорошо исполняла его супруга, взяла на себя ее дочь, княжна Нисима. В доме Сёнто по-прежнему все шло ровно и гладко, и приемы у князя, как и раньше, славились изысканностью и большим вкусом.
Набежавшее облако закрыло от Суйюна луну, ветер немного улегся. Остров Конодзи-и был уже недалеко, а это значило, что страх перед пиратами, облюбовавшими береговую линию, вскоре охватит плывущих на корабле и не отпустит до тех пор, пока судно не обогнет мыс Удзи-и и не войдет во Внутреннее море.
Неслышно ступая по деревянному настилу, на палубу поднялась женщина. Судя по одежде, она принадлежала к среднему сословию, но держалась с тем достоинством, которое часто встречается в людях, переживших тяжелые испытания или потери и сумевших оправиться от горя. Если бы на ней был другой наряд, а на лице хоть изредка появлялась улыбка, она сошла бы за супругу мелкого князя; увы, женщина и не помнила, когда улыбалась в последний раз. Вот уже семнадцать лет она была женой Когами Норимасы.
Они поженились, когда будущее Когами представлялось блестящим. Он получил образование и только что выдержал императорский экзамен, а она была дочерью небогатого генерала. По крайней мере ее родитель в отличие от отца Когами понимал правильность стези, выбранной молодым человеком. Все они тогда могли добиться многого — во время правления династии Ханама, когда Начальные Войны и Великая Чума были необъяснимыми загадками, которые гадатели сочтут грозными предзнаменованиями гораздо позже.
— Нори-сум, — тихонько позвала жена, приблизившись к нему в лунном свете.
— Как она, Сикибу-сум? Жрец облегчил боль?
— Асигару дал ей сонного зелья.
В темноте Сикибу сжала руку мужа. Ее голос задрожал.
— Лучше бы мы попросили монаха осмотреть ее. Девочка очень больна. Я видела такое и раньше. Я не верю, что она страдает духом, а не телом. Эта боль и опухоль в боку… там собирается яд, я знаю. Мне страшно за нашу дочь.
Когами ощутил нарастающую тревогу. Асигару уверял его, что у девочки всего-навсего морская болезнь, и Когами поверил в это — хотел верить. Но что, если жрец ошибается? Что, если у вправду у дочери в боку собирается яд, как говорит жена, и девочке нужна не такая помощь, какую способен оказать томсойянский жрец?
Асигару — человек императора, как и сам Когами Норимаса. А монах пусть и не враг Сына Неба, но по меньшей мере воспринимается в качестве угрозы — хотя Когами и не очень понимал почему. Последователи Ботахары и Томсомы враждебно относились друг к другу, и Когами знал, что нанесет Асигару больше, чем просто оскорбление, если вдруг попросит его отойти в сторону и позволить монаху вершить то, что приверженцы учения Томсомы называли еретическим врачеванием.
— Мы должны дать жрецу еще немного времени, родная, — шепнул Когами. — Если улучшения не наступит, попросим помощи монаха.
— Но…
Когами предостерегающе поднял ладонь, и жена подавила всхлип.
— Прости мою несдержанность. Я недостойна твоего уважения, Норисум. Я удалюсь с твоих глаз и пойду к нашей дочери. — Сикибу развернулась, чтобы уйти.
Когами остановил ее и мягко сказал:
— Если ей станет хуже… пришли ко мне служанку.