Брат мой, ящер

— Я-то с серьезными, только Маша на меня смотреть не хочет, особенно теперь, когда она — все только об этом и говорят — стала целительницей и к ней в очередь записываются. Не поверить нельзя — стоит только посмотреть на Софью Аркадьевну. Вчера она просила меня — вы даже не поверите — найти ей какое-нибудь руководство по аэробике.

— Может, и тебя исцелять нужно?

— Не-е. Я урод. Физический. В военкомате, когда меня призывали, куча теток собралось, стетоскопы побросали и все меня, голенького как пупса, рассматривали, щупали, я даже возбуждаться начал, качали головами и все цокали языками. У меня было впечатление, что меня не в ВДВ забривают, а на развод берут…

— Ладно хвастаться, Шварценеггер, — засмеялась Маша.

— Нет, я не Щварценеггер, я другой. Мускулы, может, чуть и поменьше в объеме, но в отличие от него я слышал, кто такой Кьеркегор. Философ. Правда, не читал. Или Зигмунд Фрейд. Если честно, тоже не читал.

— А ты вообще-то что-нибудь читал? — строго спросила Маша.

— Читал. Эту… Как ее… Каменскую.

— Каменская — это героиня. Ты имеешь в виду Маринину.

— Вот-вот. Маринина.

— Мишенька, вы чем собираетесь Машу завоевывать, начитанностью или шутками?

— Шутками, иф ю плиз. Народ-то что смотрит по тэвэ? Литературные обзоры или «Аншлаг»?

— Увы, «Аншлаг». Это верно. А знаете, Миша, может, вы тоже хотите исцелять? Святее, наверное, нет ничего на свете. — Маша посмотрела на аспиранта серьезно и внимательно.

— У меня дара нет.

— У тебя будет дар. Дар и ответственность.

Миша сбросил маску дурашливости и молча покачал головой.

— Я не знаю. Говорят, вы требуете от исцеленных, чтобы они соблюдали библейские заповеди. Это правда?

— Истинная. Вот тебе листок с ними. Я напечатала их на ксероксе штук сто. Смотри. Если они тебе неприемлемы, что ж, это дело сугубо личное. Возьмешь?

— А почему бы нет? Давай. Спасибо.

— Это несколько строк. Можешь посмотреть их тут же.

— Нет, я не хочу торопиться. Я проштудирую их дома.

Назавтра Миша пришел в лабораторию митохондрий. Вид у него был немножко смущенный.

— Маш, — сказал он. — Я прочел все заповеди. Они вовсе не такие уж страшные. Разве что заповедь о прелюбодеянии. Скажи, а если парень и девушка, оба свободные, любят друг друга, но не женаты, это прелюбодеяние?

— Если честно, Миша, я и сама не знаю. Посоветуюсь с Ириной Сергеевной, когда ее увижу. Она все знает.

— И вот еще что меня смущает. Когда у людей не берут деньги за оказанные услуги, будь это уборка квартиры или лечение, они сразу же становятся подозрительными. Во всяком случае, наши люди. Как так задаром? У нас детей прямо с детского сада учат, а может, и с яслей, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Сый в мыселоке. А тут черт знает от чего излечивают, причем быстро и без таблеток — и главное — задаром. Что-то тут не так. У нас народ подозрительный. И больше всего опасается добра. По себе знают, чего опасаться следует. А уж на халяву… Может, вербуют куда. Или лечат для того, чтобы у здорового потом орган какой-нибудь изъять. Очень даже похоже, все это жидомсоны проклятые придумывают! Чтоб потом за границу загнать. Там, говорят, на русские внутренние органы целая очередь. Нефть, говорят, не то кончается, не то загнали наши начальнички всю Сибирь за хорошие бабки, вот они теперь и прикидывают, что еще сбагрить можно. Нет уж, сами с усами. Лечите себя сами, распродавайте свои номенклатурные органы оптом и в розницу, а нас, народ, не замай!

И еще, Машенька, вы представляете, что будет потом с вашими исцеленными?

— А что?

— А то, что три четверти никаких заповедей соблюдать не будут. А если и захотят, не смогут. Ну, может, и не убьют, даже, допускаю, и не украдут, хотя хотеться будет, особенно когда красть нечего и не у кого, а вот насчет того, — Миша взглянул на листок с заповедями в руке, — чтобы не домогаться дома ближнего своего — это уже сверх наших российских сил. Хоть мысленно, но домогаемся! На том только и держимся. Целую революцию ради этого учинили. Чтоб не просто домогаться, а отнять. Только ни черта не домоглись, скорее наоборот. Ничего не поделаешь — наш российский менталитет.

— Вообще-то, Миша, возражать вам трудно, но не пытаться помогать людям, если ты в силах это сделать, — грех. Тяжкий грех.

— Да не спорю я, милая Машенька, потому что ответа не знаю. У нас, правда, именно тогда и принято спорить, когда обе стороны не знают, что нужно делать.

— Я поговорю с Ириной Сергеевной. Она мудрая и знает больше нас с вами.

— Я пока что никого исцелять не буду. Подумать надо, а то мы всегда готовы броситься нырять, не измерив глубины. Вот и разбиваем себе головы… Маш, я последний раз ходил в кино, кажется, лет десять назад. А может, и раньше, еще при советской власти, точно не помню. Может, сходим на какой-нибудь супер-пупер боевик?

— С удовольствием, — неожиданно для себя согласилась Маша.

Глава 6. Студия