– Предатели! – не сдержал гнева Тлауликоли. И он имел на то право, ибо многие, с кем случалось встречаться Кортесу, стали после помогать нам и воевать против мешиков.
Но как можно было винить их, живших в вечном страхе пред кровавыми идолами Мешико?
Однако на эти мои слова Тлауликоли, обычно весьма сдержанный, ответил вспышкой гнева. Он вскочил и, швырнув в костер недоеденную лепешку, разразился бранью. Воины, что сидели неподалеку, тоже вскочили. Они ждали приказа, готовые убить нас, и я видел на лицах желание получить такой приказ. Я клял свой несдержанный язык, а Педро, стоя на коленях, молился.
Тогда один воин приказал ему замолчать, но Педро лишь громче заговорил, призывая Господа обрушить молнии на головы дикарей, поразить их громом и телесной немочью, а Ягуара и вовсе низринуть в геенну огненную.
Когда же воин, раздраженный неподчинением, ударил Педро копьем, тот захохотал и упал ничком на землю, целуя ее и прося у Девы Марии о милосердии.
Но вот Тлауликоли успокоился. Он подал знак, и воины вернулись к прежним своим занятиям, хотя с нас они не спускали взгляда, и я, страшась повторения поступка, решил больше не рассказывать о нашем путешествии, но сам принялся выспрашивать Тлауликоли о его жизни. Я умолял его продолжить рассказ о чудесном спасении и сам поведал о святых отшельниках, которым не единожды помогали звери.
Мне казалось, что вот он – случай достучаться до темной души Тлауликоли, доказательство милосердия Божьего и любви истинной.
Он же, выслушав мои пламенные речи, сказал:
– Ваш бог властвует над зверями. Но и наши боги делают то же.
Много времени провел я в лесу, и ягуар не покидал меня надолго. Он уходил лишь для того, чтобы вернуться с добычей. Он приносил мелких животных и птиц и, разодрав их, клал возле моего лица. Так сырое мясо и кровь стали моей едой.
Еще ягуар вылизывал раны, и те зарастали, словно по волшебству. А может, так оно и было, поскольку я уже понял, что зверь этот послан был неспроста. В день, когда я сумел встать на четвереньки, я поклонился моему спутнику, сказав:
– Спасибо тебе.
И пусть слова мои были лишены всякой красоты, ибо был я молод и неумел в искусстве речи, но исходили они от сердца. Ягуар понял это и ласково потерся о мое плечо.
Позже он вывел меня, еще слабого, к людям.