Брак по-американски

Не то чтобы наше с Селестией воспитание казалось мне неправильным, но мир меняется, и детей нужно воспитывать по-новому. В частности, я планировал никогда не говорить со своими детьми о сборе хлопка. Мои родители без конца твердили про хлопок в буквальном или фигуральном смысле. Белые говорят «вкалывает как проклятый», а черные – «вкалывает как на хлопковой плантации». Я своим детям не собираюсь постоянно напоминать, что обычные вещи им доступны потому, что ради этого кто-то умер. Не хочу, чтобы Рой III сидел в кинотеатре, смотрел «Звездные войны» (или что у них там будет) и думал, что его право сидеть в кресле и есть попкорн стоило кому-то жизни. Не будет этого. Или будет, но совсем чуть-чуть. С пропорциями еще надо разобраться. Селестия клянется никогда не говорить ребенку, что он должен работать в два раза больше, чтобы получить вполовину меньше. «Даже если так и есть, зачем это знать пятилетке?»

В Селестии все женские качества сочетались в безупречной пропорции – не как у пресной офисной служащей, нет, она несла свое происхождение, будто оно было блеском на лакированной коже дорогих туфель. Кроме того, она трахалась с изобретательностью художницы, но не доходила до сумасшествия. Другими словами, розовый пистолет она в сумочке не носила, но напряжение от этого не падало. Селестия всегда поступала так, как считала нужным, и это чувствовалось сразу. Она была высокой, метр семьдесят пять, с плоскими стопами и даже выше, чем ее отец. Я знаю, что рост – это чистая удача, но казалось, что она сама так решила. Из-за волос, пышных и непослушных, она казалась капельку выше меня. Даже если не знать, что Селестия – гений нитки и иголки, было ясно, что перед тобой – совершенно особенная личность. Хотя некоторые (и под «некоторыми» я подразумеваю свою матушку) так не думали, я знал, что благодаря этим качествам она станет прекрасной матерью.

Я даже подумывал, не предложить ли ей назвать нашего ребенка – сына или дочь – Завтра.

Если бы решал я, мы бы мчались к родительству уже во время медового месяца. Вообразите: мы вдвоем лежим в хижине со стеклянным полом, а под нами – океан. Я и не знал, что такое бывает, но прикинулся, что давно в теме: когда Селестия показала мне брошюру, я сказал, что это моя давняя мечта. И вот мы лежим на Бали, зависнув над океаном, и наслаждаемся друг другом. Свадьба была почти два дня назад – от Америки нас отделяли двадцать три часа перелета первым классом. На свадьбе Селестия преобразилась в кукольную версию самой себя: непослушные волосы заарканены в тугой пучок на затылке, как у балерины, на щеках – яркий косметический румянец. Я смотрел, как она плывет ко мне по проходу под руку с отцом и оба хихикают, будто это все еще репетиция. А я стою, серьезный как четыре сердечных приступа и инсульт. Но потом она взглянула на меня, розовые губы сложились в поцелуй, и я понял, в чем была шутка. Она дала мне понять, что все это: девочки, которые несут шлейф ее платья, мой костюм-визитка, даже кольцо у меня в кармане – все это не всерьез. Но вот огоньки в ее глазах и быстрый бег нашей крови были подлинными. И тогда я тоже улыбнулся.

На Бали от пучка не осталось и следа, она расхаживала с шевелюрой как из семидесятых, и на ней не было ничего, кроме блесток для тела.

– Давай делать детей.

Она рассмеялась:

– Вот, значит, как.

– Я серьезно.

– Подожди, папочка, еще рановато, – сказала она. И добавила: – Но скоро.

На нашу бумажную свадьбу я написал на листке: «Скоро уже наступило?»

Она перевернула листок и написала на другой стороне: «Наступило еще вчера. Я ходила к доктору, и он сказал, что мой организм готов».

Но на пути у нас встал другой листок бумаги – моя собственная визитка. Мы вернулись домой после ужина в честь годовщины – ходили в «Бьютифул» на Каскад-роуд: полуресторан, полудайнер. Не очень роскошно, но именно здесь я сделал ей предложение. Она тогда сказала: «Я согласна, только спрячь кольцо, пока нас не обокрали». Мы снова пришли сюда в годовщину и устроили пир: заказали ребрышки, макароны с сыром и кукурузный пудинг. Потом пошли домой, где уже был десерт: два куска свадебного пирога 365 дней пролежали в морозилке, дожидаясь, сумеем ли мы продержаться вместе год. Мне хотелось продолжить этот разговор, и я достал бумажник, чтобы показать ее фотографию, которую я там хранил. Когда я доставал снимок из кармашка, из бумажника выпала моя визитка и мягко приземлилась рядом c кусками торта «Амаретто». На обратной стороне карточки фиолетовыми чернилами было записано женское имя и телефонный номер, что уже само по себе было плохо. Но Селестия заметила еще три цифры, которые она посчитала номером комнаты в гостинице.

– Я все объясню.

Правда такова: мне нравились женщины. Мне нравилось заигрывать с ними, чувствовать эту легкую дрожь. Иногда я записывал номера телефонов, как делал еще в колледже. Но в 99,997 процентах случаев на этом все и заканчивалось. Мне просто нравилось знать, что я по-прежнему так могу. Все невинно, правда?

– Объясняй, – сказала она.

– Она мне сама ее в карман сунула.