«Хочу быть проституткой! — подумала я, уплетая пиццу. — Мне совсем не улыбается мотаться полтора часа в один конец на метро и автобусе, тратить четырнадцать долларов на проезд да ещё бескорыстно любить какого-то зануду на голодный желудок!»
— В таком случае, увы, мне сейчас же придётся уехать! — вздохнула я, сделав невинной лицо.
— Почему? — удивился профессор.
— Потому что скоро стемнеет, а ехать в темноте на общественном транспорте я боюсь!
— Я довезу вас до метро в Манхэттене, — великодушно согласился профессор. — Побудьте ещё немножко!
— Хорошо, — милостиво кивнула я, а про себя подумала: «Через полчаса — домой!»
Погуляли, посмотрели все спортивные сооружения, поплавали в бассейне. Всё чинно, благородно и очень скучно. Хотелось домой. Профессор повёз меня сам, как обещал. Подъехав к метро, он остановил машину и повернулся ко мне:
— Вы мне подходите. Всё-таки я — профессор и встречаться с какой-нибудь маникюршей из Бобруйска мне не годится!
— Почему? — наивно улыбнулась я. — Сиська и писька у неё, может быть, даже лучше, чем у программистки из Ленинграда, а что вам ещё нужно?
— Ты воображаешь себя очень остроумной, — почему-то перешёл на «ты» профессор, — а на самом деле просто вульгарна!
— С обратным приветом! — съехидничала я, хлопнула дверцей машины и пошла в метро.
ВОЛОДЯ
Володя из Киева для души играл на скрипке в симфоническом оркестре, а для всего остального работал шофёром. По его речи и внешнему виду догадаться, что в его заскорузлых руках может петь скрипка, было просто невозможно.
Первый раз мы встретились приятным нежарким летним днём у моего дома и решили пойти погулять, просто так, куда глаза глядят, поэтому шли, болтая о том, о сём. «Направо, теперь налево», — время от времени направлял меня Володя. Я молча повиновалась, удивляясь, ведь договорились идти в никуда! «Мужчина даже на бесцельной прогулке не может, чтобы не руководить! — подумала я. — Ну ладно, пусть поиграется, какая разница, куда идти?»
— Стоп, — внезапно скомандовал Володя, — а вот и мой дом, зайдём на минутку?
«Доигрались!» — с досадой отметила я в душе, только теперь осознав всю меру своей наивности в недооценке противника.
Мы молча стояли у подъезда, глядя друг на друга, как два шахматиста перед матчем. «Сначала зайди на минутку, потом сядь на минутку в кресло, а потом это кресло окажется кресло-кровать», — с ненавистью подумала я и с самой очаровательной улыбкой спросила:
— Зачем? Погода отличная, пойдём гулять дальше.
— Вы понимаете, — проникновенно произнёс Володя, — моя мама в госпитале, и мы договорились с ней, что я позвоню в это время, зайдём только на минутку, а?
Трогательная забота о больной маме окончательно усыпила мою бдительность, и мне даже стало как-то неудобно за свои агрессивные мысли.
Мы поднялись в квартиру. В комнате, кроме кровати и телефона, который стоял на полу, не было абсолютно ничего. Володя действительно опустился на корточки перед телефоном, а мне галантным жестом указал на кровать, мол, садитесь, пожалуйста. Садиться в кровать не хотелось, и я растерянно стояла посредине пустой комнаты. Володя потыкал пальцем по кнопкам, внимательно послушал, повесил трубку, снял её, опять потыкал по кнопкам, послушал и с безнадёжным видом опустил трубку на рычаг.
— Странно, — пробормотал он, — госпиталь не отвечает, наверное, я номер перепутал!
— А мама? Она ведь ждёт звонка, волнуется!
— Да ладно, её сестра навестит, мы так договорились, — как-то подозрительно беспечно ответил Володя и пошёл на меня.
Я, как бы заинтересовавшись видом из окна, сделала шаг в противоположную от Володи сторону. Володя поменял направление и двинулся наперерез. С невинно-застывшими лицами мы кружили по комнате, как два бойца каратэ. Неожиданно спиной я почувствовала стену, дальше отступать было некуда, и Володя сграбастал меня сильными ручищами шофёра. «Вот так нежные руки скрипача!» — почему-то молниеносно пронеслось у меня в голове. Мы молча боролись.
— Ну, чего ты целкой-то прикидываешься, — тяжело дыша, процедил Володя, — сама, небось, рада, а толкаешься!
Я вырывалась с такой силой, что не могла даже отвечать. Внезапно Володя перехватил мой взгляд и неожиданно меня отпустил.
— Ну и глаза, — выдохнул он, — какие-то татарские!