Когда в XII веке трубадуры из Прованса сделали центром поэтической концепции любви неудовлетворенное желание, произошел важнейший поворот в истории культуры. Конечно, античная поэзия тоже воспевала страдания любви, но они рассматривались как препятствие на пути к счастью или же как достойное глубокого сожаления несчастье. Таковы сентиментальные истории о Пираме и Фисбе, о Кефале и Прокриде, в которых трагический конец выглядит душераздирающим потому, что ему предшествовало счастье влюбленных. Напротив, куртуазная поэзия делает своим основным мотивом желание, и тем самым создается такая концепция любви, в которой есть момент отрицания. Новый идеал поэтического творчества, не разрывая своей связи с концепцией чувственной любви, оказывается в состоянии охватить все виды этических стремлений. Любовь становится тем полем, на котором расцветает моральное и художественное совершенство. Именно потому, что он влюблен, куртуазный любовник чист и целомудрен. Влияние духовности становится все более доминирующим, и вот в конце XIII века появляется dolce stil nuovo (сладкий новый стиль Данте и его друзей), в котором в поэзию приходят, кроме любовного чувства, еще и благочестие и высокое духовное прозрение. Поэзия достигла здесь высшей точки своего развития, и затем итальянская поэзия постепенно скатывалась вниз, пытаясь совместить эротику с высокими устремлениями. У Петрарки мы находим как идею высокоодухотворенной любви, так и естественное очарование античных настроений. Вскоре вся искусственная система идей куртуазной любви была оставлена, и тонкое разделение – как у Петрарки – уже более никем не возобновлялось до тех пор, пока платонизм мыслителей эпохи Возрождения, уже неявно содержащийся в куртуазной концепции любви, не дал начало новым формам поэзии, в которой эротика и духовность стали неразделимы.
Однако во Франции и Бургундии развитие шло не тем же порядком, что в Италии, поскольку для французской аристократии концепция любви определялась «Романом о Розе»6, в котором воспевалась рыцарская любовь, но без намека на неудовлетворенное желание. Фактически это был неявный протест против учения церкви и возвращение к языческим корням жизни и любви. Вот еще один отрывок из книги Хойзинги.