При этом пример буддизма должен предостеречь нас от чрезмерного внимания к экономической обусловленности религий. Увы, я мало знаю об условиях жизни в Индии в пору распространения буддизма, чтобы рассуждать об экономической притягательности этого учения для индивида, но подозреваю, что экономика здесь вообще ни при чем. На протяжении всего того времени, когда буддизм процветал в Индии, это была, по-видимому, в первую очередь религия князей, а потому семья для этих людей, вероятно, имела большее значение, нежели для всех прочих. Тем не менее, презрение к мирской суете и поиски спасения охватили даже княжеские роды, вследствие чего в буддийской этике семья занимает сугубо подчиненное положение. Великие религиозные лидеры, за исключением Магомета[86] – и Конфуция, если признавать того религиозным лидером, – как правило, проявляли безразличие к социальным и политическим обстоятельствам, их больше интересовало совершенствование души посредством молитвы, дисциплины и самоотречения. Религии, возникшие в исторические времена, в противоположность тем, что уже существовали к началу исторических записей, были в целом индивидуалистическими и предполагали, обобщая, что человек способен нести свое бремя в одиночестве. Разумеется, они настаивали на том, что человек, будучи членом общества, должен выполнять возложенные на него обязанности, но расширение социальных контактов не считалось желательным и тем более обязательным. Это особенно верно для христианства, которое всегда выказывало двойственное восприятие семьи. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня»[87], – гласит Евангелие, и это означает, по сути, что человек должен поступать согласно
Упадок семьи в относительно недавние времена следует в первую очередь приписать промышленной революции, но все началось еще задолго до этих событий – и не в последнюю очередь под влиянием индивидуалистической теории. Молодые люди добивались права вступать в брак по собственному усмотрению, а не по родительской воле. Женившиеся сыновья уже не рвались оставаться под отцовским кровом. Получив образование, они отделялись и вели самостоятельную жизнь. Пока малые дети могли трудиться на фабриках, они приносили доход своим родителям (и умирали от переутомления); но затем фабричные законы[89] положили конец этой форме эксплуатации, вопреки протестам тех, кто из-за этого лишился средств к существованию. Из источника дохода дети превратились в финансовое бремя. На этом этапе появились противозачаточные средства – и началось падение рождаемости. Многое можно сказать по поводу среднестатистического мужчины, который во все времена имел столько детей, сколько мог себе позволить, не больше и не меньше. Так или иначе, сказанное выше кажется верным для австралийских аборигенов, ланкаширских ткачей и британских пэров. Нисколько не претендую на теоретическую строгость моих рассуждений, но они не так далеки от истины, как это может показаться на первый взгляд.