Брачный офицер

— Сами знаете итальяшек, — вещал майор Хеткот по радиосвязи. — На каждом шагу — сплошные предрассудки и чудеса. Теперь они уверяют, что вам, чтобы попасть в Терциньо, наверняка пришлось переплывать через лаву. Сама невероятность происшедшего дает им повод добавить новые краски. Правда, уж мы-то с вами понимаем, что вы просто делали свое дело. Немцы раздули целую историю из того, что союзникам пришлось разбомбить какой-то монастырь в Кассино, и, значит, то, что мы уберегли от извержения немало гражданского населения, лишь улучшит наши отношения с итальянцами. Мы собираемся организовать небольшое торжество, позовем фотографа из газеты, чтоб снял, как генерал пожимает вам руку. Возможно, вы даже удостоитесь почетной ленты.

— Честное слово, сэр, не надо бы…

— Понимаю, Гулд. Кому нужна вся эта суета! Но Управление настаивает.

Хоть это и льстило самолюбию, но мысли Джеймса были только об одном: жива ли Ливия, и если жива, где она сейчас. Сначала он считал, что, как и население других деревень, жители Фишино были эвакуированы. Потом до него дошли слухи, будто некоторые от эвакуации отказались.

Неизвестность доводила его до исступления. До всех этих событий любовь к Ливии была солнечной и оптимистичной. Теперь же страх, что она, возможно, покалечена или убита, впервые в жизни наполнил Джеймса всеми присущими любви треволнениями. Он понимал, что было безумием позволить ей отлучиться хотя бы на минуту. Но он и сам оказался в западне между извергавшимся вулканом и воинскими обязанностями. Снедаемый нетерпением, Джеймс ждал, когда вновь очистят дороги, чтобы можно было поехать и все разузнать.

Если с Ливией все в порядке, пообещал он себе, я сделаю ей предложение. Пусть нам придется держать это в тайне от всех, но пусть она знает, как я к ней отношусь.

Нино не становилось ни лучше, ни хуже. День за днем, подобно двум противоборствующим армиям, вели в недрах его крови отчаянную борьбу антибиотики с инфекцией. Строго говоря, силы были практически равны. Однако Нино все-таки хуже не становилось, и это уже служило признаком того, что инфекция понемногу отступает, и у Маризы затеплилась надежда.

Всю неделю Ливия каждый день появлялась у Альберто Спенса. Каждый день выполняла то, что предусмотрено сделкой, и каждый день он вручал ей по одной ампуле пенициллина.

К пятым суткам ее уже перестало тошнить после визита. Она просто делала свое дело.

Вернувшись в Фишино, Ливия вошла в комнату, где Мариза сидела у постели отца.

— Он спит, — прошептала сестра.

Ливия аккуратно подготовила драгоценный шприц с пенициллином, ввела иглу в отцовское плечо.

В первый раз, когда он открыл глаза, взгляд его уже не был отсутствующим, как в горячке. Отец узнал Ливию. И улыбнулся ей.

— Здравствуй, — проговорил он. — Что это ты делаешь?

И повернул голову, чтобы взглянуть.

— Ш-ш-ш… — успокаивающе прошептала Ливия. — Сейчас снова пчела тебя ужалит.

Введя жидкость, она тотчас извлекла шприц из отцовского плеча, так что тот и не заметил. Через мгновение он уже снова спал.

— Он неплохо выглядит, — тихо, чтобы не разбудить отца, сказала Ливия.

— Он выздоравливает, — кивнула Мариза.

— Можно уже перестать колоть пенициллин?

— Если слишком рано перестанем, — покачала головой Мариза, — вернется инфекция, тогда ему точно не выжить.

— И как долго еще колоть?

— Поглядим, насколько он окрепнет. Еще несколько дней. Может, неделю. — Мариза с тревогой взглянула на сестру. — А, может, от того, насколько тебе крепости хватит.

— Хватит, — зло бросила Ливия. — Я готова на что угодно, лишь бы его спасти.

— Он бы не позволил тебе вину брать на себя.

— Возможно. Но от правды не уйдешь, я виновата. Это я пожелала остаться и рыть траншею, вместо того, чтобы уехать вместе с военными. — Ливия почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и ей стало странно, что они еще остались. — Если для его спасения потребуется еще неделю колоть пенициллин, значит, у него будет пенициллин на целую неделю.

Было страшно подумать, как все будет, когда отец поправится, чем обернется ее сделка с Альберто. Ливия чувствовала, что она перевернет всю ее дальнейшую жизнь. Но этого мало. Она понимала, что только она во всем и виновата. Она сама навсегда лишила себя права на счастье.

Наконец бульдозер из Неаполя подполз к аэродрому, расчищая дорогу на Везувий. Джеймс тотчас подал прошение об отпуске. Его просьба была удовлетворена, и благодарная Пятая Армия от щедрот даже выделила ему джип с приводом на четыре колеса.

Многие дороги, ведущие на гору, были все еще заблокированы, и лишь когда Джеймс подвозил нескольких беженцев в Сан-Себастьяно, те указали ему тайные тропы, ведущие через лес, по которым он смог добраться до Фишино. Подъезжая к деревне, Джеймс обнаружил, что один из рукавов лавы подполз к ней совсем вплотную. Несколько домов было разрушено, и у него защемило сердце, едва он узнал в одном из них ту самую остерию. Внезапно он увидел Ливию, пробиравшуюся сквозь руины, и, выскочив из джипа, бегом пустился к ней, выкликая ее по имени.