Божьи воины

Флютек отставил кубок, посмотрел Рейневану прямо в глаза.

— Я не стану о них говорить. Конечно, весьма печально, но Смижицкий сбежал.

— Что?

— То, что ты слышишь. Смижицкий драпанул. Сбежал из тюрьмы. Подробностей я пока что не знаю, известно только одно: сбежать ему помогла любовница, дочка пражского ткача. Дело воистину за сердце берет. Сам посуди. Рыцарь высокого рода и его метресса, плебейка, ткачева дочка. Она не могла не знать, что служит для него всего лишь игрушкой, что ничего из этой связи получиться не может. И все-таки рискнула ради любовника жизнью. Он что, ее любовным зельем опоил?

— А может, — Рейневан выдержал взгляд, — достаточно человечности? Глас за спиной, напоминающий: hominemmementote[35].

— Ты себя хорошо чувствуешь, Рейневан?

— Устал.

— Выпьешь?

— Благодарю, но на пустой желудок...

— Ха. Ценю, доктор. Эй, хозяин! Поди сюда!

В четверг после Рождества Марии, одиннадцатого сентября, через пять дней после переворота, явился под Прагу Прокоп Голый, победитель под Таховом и Стжибором. С ним прибыла вся армия, Табор, Сироты, пражане и их приверженцы, боевые телеги, артиллерия, пехота и кавалерия. Общим счетом этого было intoto[36] двенадцать тысяч вооруженных людей.

И с ними был Шарлей.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой Рейневан узнает, что должен остерегаться баб и дев.

— А знаешь, — сказал Шарлей, — яичница была вполне... Вкус, правда, немного портил сыр, совершенно не сочетающийся с яйцами. Кто, господи прости, и зачем добавляет в яичницу тертый сыр? Какая-то чрезмерно разросшаяся кулинарная фантазия нашей милой хозяйки. Впрочем, зачем брюзжать, главное — живот набит. А хозяйка, кстати сказать, женщина ничего себе... Формы Юноны, движения пантеры, в глазах блеск, ха, не исключено, что я сниму у нее комнату и малость поживу. Я имею в виду зиму, сейчас побуду здесь недолго, потому что завтра-послезавтра Прокоп прикажет выходить, потянемся, как говорят, под Колин, отплатить за предательство пану Божку из Милетинка... Эй, Рейнмар, а мы в нужную сторону идем? Прагу я знаю так себе, но не надо ли идти туда, за Новоградскую ратушу, в сторону монастыря кармелитов?

— Мы идем через Здераз к пристани у Дровяного Тарга. Поплывем на лодке.

— По Влтаве?

— Совершенно верно. Я последнее время всегда так делаю. Я же говорил: работаю в Богуславовой больнице, это недалеко от Франтишка. Чтобы туда добраться, надо топать через весь город. А это больше получаса хода, а в торговые дни надо добавить еще и полчаса стоянки в толпе у забитых народом и телегами ворот Святого Гавла. Лодкой быстрее. И удобнее.

— Поэтому ты купил лодку. — Шарлей кивнул головой с плохо скрываемой серьезностью. — Вижу, недурно здесь живется медикам. Одеваются шикарно, живут роскошно, питаются обильно, обслуживают их приятные вдовушки. У каждого на манер венецианских патрициев собственная гондола. Пошли, пошли, мне не терпится ее увидеть.

Пришвартованная к набережной широкая плоскодонная лодка ничем, пожалуй, не походила на венецианскую гондолу, возможно, потому, что служила для перевозки овощей. Шарлей, не скрыв разочарования, ловко прыгнул на палубу и уселся между корзинами. Рейневан поздоровался с лодочником. Полгода назад он вылечил ему ногу, жутко придавленную бортами двух барок, за что ежедневно курсирующий из Пшар до Бубнов лодочник отплачивал ему бесплатной перевозкой. Ну, скажем, почти бесплатной — за минувшее полугодие Рейневан сподобился лечить лодочникову жену и двух его детей. Из шестерых.

Через минуту тяжелый от моркови, репы и капусты плашкоут отвалил от берега и, глубоко погрузившись, поплыл по течению.

Вода, кроме щепок и сучков, несла множество разноцветных листьев. Стоял сентябрь. Правда, исключительно теплый.

Они отдалились от берега, проплыли через водосливную плотину и быстрину, вокруг которой шустро вились жерехи, преследующие стайки уклеек.

— Среди многочисленных положительных сторон такого плавания, — быстро заметил Шарлей, — не менее важной является возможность поболтать, не опасаясь, что кто-нибудь подслушает. Так что можно продолжить вчерашнюю вечернюю беседу.

Вчерашняя беседа началась вечером и затянулась глубоко за полночь. Касалась она, разумеется, в основном событий последних месяцев — от таховской битвы до недавнего путча Гинека из Кольштейна и его последствий. Рейневан пересказал Шарлею все, что неделю назад узнал от Яна из Смижиц. И рассказал о своих намерениях. Намерений этих, как и следовало ожидать, Шарлей совершенно не одобрял. Не одобрял их ни вчера, ни сегодня.