Божьи воины

Рейневан мгновение боролся с заклинившим оружием. Наконец вырвал его. Поднял рогатину и ударил. Острие пробило пластину. Князь Ян уже не мог кричать. Только охнул. И его вырвало. Кровь взлетела на полсажени вверх.

Рейневан нажал ступней на нагрудник, дернул древко, пытаясь вытащить застрявшее острие.

– Знаешь что, Белява? – сказал стоявший рядом Ян Колда. – Я думаю, с него уже довольно.

Рейневан отпустил рогатину, с трудом преодолевая спазм пальцев. Отступил на шаг. Он немного дрожал. Взял себя в руки. Колда протяжно откашлялся, сплюнул.

– С него довольно, – повторил он. – Вполне достаточно.

– Ну что ж, пожалуй, да, – кивнул головой Рейневан. – Пожалуй, вполне.

Так погиб и такой эпитафии дождался Ян, князь Зембицкий. Пяст от Пястов, по прямой линии потомок Семовита и Мешка, кровь от крови и кость от кости Храброго и Кривоустого. Погиб двадцать седьмого декабря 1428 года, или, как сказал бы летописец: vicesima septima die mensis Decembris Аппо Domini MCCCCXXVIII. Он погиб в бою под деревушкой Старый Велеслав, в какой-то миле к западу от Клодзка. Как утверждают некоторые летописцы, он погиб как его прапра – и что-то там еще – дед, Генрик Благочестивый, pro defensione christiane fidei et sue gentis.[303] Другие говорят, что он погиб по собственной глупости. Как бы там ни было – погиб. Умер.

А мужская линия зембицких Пястов умерла вместе с ним.

Бой все еще продолжался. Некоторые силезцы, которые не могли или не хотели убегать, продолжали яростно сопротивляться. Сбившись в кольца, они отражали яростно атакующих сирот. Некоторые дрались в одиночку. Например, Йежи Цеттриц, командир вроцлавцев. Под Цеттрицем уже убили двух коней, первого почти сразу, в начале боя, под вагенбургом, второго – когда он убегал. Убегать в общем-то было некуда. Без шлема, с окровавленными волосами, Цеттриц, кроме того, был ранен в ногу, гуситская гизарма ударила его в бедро, продырявив выкованный в Нюрнберге набедренник. Кровь лилась по пластинам бейгвантов. Опершись о вербу на меже, Цеттриц покачивался, едва стоял, но мужественно размахивал полутораручным мечом, отгонял окружающих его атакующих, слишком настойчивых рубил так, что звенело. Его уже окружало кольцо раненых, когда кому-то из чехов наконец удалось двинуть его глевией по щеке так, что хрустнули зубы. Цеттриц покачнулся, но устоял на ногах. Выплюнул кровь на нагрудник, богохульно выругался. И отогнал нападающих широкими размахами полутораручника,

– Честное слово, господин Цеттриц, – крикнул, подъезжая шагом, Бразда из Клинштейна. – Может, достаточно?

Йежи Цеттриц сплюнул кровью, взглянул на остжевье на груди Бразды. Тяжело вздохнул. Схватил меч за клиноки поднял в знак того, что отдается на его милость. И потерял сознание.

– Бог победил, – утомленным голосом сказал Ян Краловец из Градка.

– Так хотел Бог, – добавил он без всякого пафоса. – Отсечен рог Моава и мышца его сокрушена.[304]

– Бог победил! – поднял окровавленный меч Петр Поляк. – Мы победили, Божьи воины! Кичливое немецкое рыцарство лежит в прахе! Кто теперь нас удержит?

– Мы отомстили за Кратцау! – крикнул, вытирая кровь с лица, Матей Салава из Липы. – Бог с нами.

– Бог с нами!

Торжествующий крик тысячи глоток Божьих воинов окончательно, казалось, развеял полумрак и мглу. Пробиваясь сквозь дым пожаров, вставал и светлел день. Dies illucescens.

– Я должен ехать, – повторил Рейневан. Всей силой воли он сжимал зубы, которые почему-то норовили щелкать. – Должен ехать, брат Ян.

– Мы сломали их, – повторил Ян Краловец из Градка. – Отсекли им рог Моава. Ян Зембицкий убит, Свидница и Вроцлав наполовину перебиты. Теперь никто нас не задержит. Мы воспользуемся победой. Силезия практически в наших руках. Ты хочешь мстить? Иди с нами!

– Я должен ехать.

Солнце пробивалось сквозь тучи. День обещал быть холодным. Двадцать седьмое декабря 1428 года. Понедельник после Рождества Господня.

Краловец тяжело вздохнул.

– Ну что ж, коли должен, то должен. Поезжай с Богом!

На голове повешенного сидела ворона. День, хоть холодный, был изумительно солнечным, почти совсем безветренным. Повешенный только слегка покачивался и разворачивался на скрипящей веревке, что, казалось, совершенно не мешало вороне. Вцепившись когтями в остатки волос трупа, птица методично и спокойно выклевывало то, что еще можно было выклевать.

На башнях Зембиц блестели в декабрьском солнце черепицы. По дороге в сторону Гродских ворот тянулась вереница беженцев. Вести о приближающихся гуситах, видимо, распространились быстро.

Рейневан пошлепал взмыленную от пены шею коня. Шесть миль, отделяющих Старый Велислав от Зембиц, он преодолел всего за полтора часа. В результате коня он почти доконал. Последний отрезок пути тот едва шлепал. Да и то с остановками.

Ворона взмыла с головы повешенного, отлетела, каркая, села немного повыше, на горизонтальную балку шубеницы.

– Насколько я понимаю, Рейнмар из Белявы?