Божьи воины

– Мы постарались, чтобы ходили, – спокойно напомнил Стенолаз. – Чтобы вызывали ужас. В конце концов, это наша совместная инициатива, дорогой князь епископ. Я делал то, о чем мы договорились. И то, что ты лично приказывал мне делать. Ради дела. Ad maiorem Dei gloriam.

– Для дела? – Епископ отхлебнул из фужера, скривился так, словно в фужере была желчь, а не рейнское. – Гуситских шпионов и сторонников, из которых можно было бы выдавить информацию, ты приканчивал, не сморгнув глазом. Для удовольствия. Ради радости убиения. Так что не говори, будто на то была Божья воля. Ибо Бог может осерчать.

– Предоставим, – лицо Стенолаза не дрогнуло, – это суду Божиему. А твой приказ я выполню. Мои люди останутся в Сенсенберге.

– Понимаю. Понимаю, сын мой. Они останутся в Сенсенберге. Ты же, если тебе понадобятся люди, подберешь себе кого-нибудь из моих наемников. Если хочешь – бери.

– Благодарствую.

– Я думаю. А теперь – иди. Разве что у тебя есть что-нибудь для меня.

– Так сложилось, что есть.

– И что же?

– Две вещи. Первая – предостережение. Вторая – просьба. Покорнейшая просьба.

– Я – весь внимание.

– Не надо недооценивать Рейнмара из Белявы, епископ. Ты не веришь в чудеса, насмехаешься над Тайнами, изволишь относиться к магии с презрительной усмешкой. Не очень-то это мудро, епископ, не очень мудро. Magna Magia[165] существует, а чудеса случаются. Недавно я видел одно чудо. Рядом с Рейневаном, кстати.

– Правда? И что же такое ты видел?

– Существо, которого не должно быть. Которое не должно существовать.

– Ха. А ты, сын мой, случаем не глянул ли в зеркало? Стенолаз отвернулся. Епископ, хоть и был доволен удачному злорадству, не улыбался. Перевернул клепсидру – миновала media пох,[166] до officium matutinum,[167] оставалось около восьми часов. Самое время пойти наконец спать, подумал он. Слишком много я работаю. И что с этого имею? Кто это оценит? Папа Мартин, этот паршивец, zum Teufel mit him[168] по-прежнему не желает слышать об архиепископстве для меня. Диоцезия по-прежнему формально подчиняется Гнезну!

Он повернулся к Стенолазу. Лицо было серьезное.

– Предостережение я понял. Приму во внимание. А просьба? Ты что-то сказал о просьбе?

– Я не знаю, какие у тебя планы, князь. Однако хотел бы, когда придет время, заняться этим Рейневаном… собственноручно. Им и его спутниками. Хотел бы, чтобы ваше преосвященство мне это пообещало.

– Обещаю, – кивнул головой епископ. – Ты их получишь.

«Если это будет в моих и церкви интересах», – добавил он мысленно.

Стенолаз посмотрел ему в глаза и усмехнулся.

Они ехали по дороге, идущей вдоль берега ревущего на быстринах Бобра, между рядами ольхи и вязов. Погода наладилась, порой даже проглядывало солнце. К сожалению, редко и ненадолго, ну что ж, как-никак ноябрь. Septima Novembris.[169] Пятница. Вильрих фон Либенталь, назначенный Биберштайном командовать эскортом, вел свой род из Мисьни. Он был – якобы – далекой родней влиятельных Либенталей из Либенталя под Львовком. И любил это подчеркивать. Но в принципе это был один из немногих его недостатков.

С точки зрения недостатков мало в чем можно было упрекнуть и остальных членов эскорта. Рейневан в душе благодарил провидение, сознавая, что мог попасть в гораздо худшую компанию.

Бартош Строчил называл себя силезцем. Рейневан туманно помнил, что какой-то Строчил действительно держал аптеку во Вроцлаве, но предпочитал не делать выводов.

– Я знаю, – неведомо уже в который раз повторил Строчил, покачиваясь в седле. – Знаю в Свиднице нормальный бордельчик… А в Рыхбахе в пригороде я знал двух веселых девиц белошвеек. Правда, было это года два тому назад, они могли, курвозы, замуж повыходить.

– Это можно бы проверить, – вздохнул Стош фон Придланц. – Остановившись там…

– Надо будет.

– Jo, jo, – говорил Отто Кун. – Надо будет.

Стош фон Придланц, лужичанин, но с чешскими корнями, был клиентом Биберштайнов – как и его отец, дед и наверняка прадед. Отто Кун был родом из Баварии. Он не хвалился этим, будучи скорее молчуном, но если уж заговаривал, то его горловое бормотание не оставляло сомнений: так ухитрялись исковеркать благородную немецкую речь только баварцы.

– Ха! – подогнал коня Либенталь. – Значит, думается мне, остановимся в том свидницком борделе. У меня в последнее время тоже что-то частенько хорошая задница из ума не выходит, во мне, как я о жопе подумаю, поэт просыпается. Один к одному: Тангейзер.

– Эй! – Придланц вдруг дернулся, повернулся в седле. – Видели? Там?

– Что?

– Конные! С того холма за нами наблюдали! Сверху, из-за тех вон елок. Сейчас скрылись. Исчезли…

– Черт побери. Этого нам не хватало. Цвета распознал?

– Черный был. И конь вороной.

– Черный всадник! – захохотал Строчил. – Опять! Последнее время ничего больше, постоянно только черные всадники, черные призраки, Рота Смерти тут, Рота Смерти там, Рота проезжала, Рота проскакала, Рота на людей де Бергова за Йизерой напала… Но чтобы и тебе перепало? А, Придланц?