Божественное пламя

Мысль поразила его как удар молнии. С тех пор как он начал садиться за стол с мужчинами, до него стали доходить сплетни о царице Олимпиаде. Странная, непокорная, жуткая, дикая, как фракийская менада, способная навести порчу на того, кто встанет у нее на пути. Царь и встретился с ней в пещере при свете факелов, на Самофракийских мистериях; он начал сходить по ней с ума с первого же взгляда, еще до того, как узнал, из какого она дома, и с торжеством привез ее в Македонию, заключив вместе с браком выгодный союз с Эпиром. Говорили, что до недавнего времени в Эпире женщины правили без мужчин. Иногда в сосновой роще царицы раздавались звуки барабана и кимвалов, странное насвистывание доносилось из ее комнаты. Говорили, что она совокупляется со змеями; бабьи выдумки, но что происходило в роще в действительности? Знал ли мальчик, так долго бывший ее тенью, больше, чем следовало? Что из этого он понимал?

Птолемей словно отодвинул камень от входа в пещеру, ведущую в подземное царство, и выпустил рой теней, кричащих пронзительно, как летучие мыши. Таким же роем пронеслись в его голове десятки кровавых историй, уходящих корнями в глубь веков, рассказы о борьбе за трон Македонии: как племена сражались за верховное владычество, как брат шел на брата ради того, чтобы стать царем; войны, резня, отравления, копья, предательски пущенные во время охоты, ножи в спину — в темноте, на ложе любви. Птолемей не был лишен честолюбия, но сама мысль о возможности погрузиться в этот смердящий поток заставила его похолодеть. Опасные догадки, но какие же у него могли быть доказательства? Мальчик в беде. Забудь об остальном.

— Послушай, — сказал он, — ты умеешь хранить тайны?

Александр поднял руку и с расстановкой произнес клятву, подкрепленную леденящими кровь обетами.

— Это самая страшная, — закончил он. — Силан меня научил.

— Слишком страшная. Я освобождаю тебя от нее. Нужно быть осторожнее с клятвами вроде этой. Что ж, это правда: моя мать зачала меня от твоего отца, но он был тогда пятнадцатилетним мальчишкой. Это случилось еще до того, как он уехал в Фивы.

— О, Фивы. — Его голос прозвучал эхом другого голоса.

— Для своего возраста он был уже достаточно опытен. Не обращай на это особого внимания; мужчина ведь не может ждать до свадьбы, да и я не жду, если хочешь знать. Но моя мать уже была замужем за отцом, поэтому разговоры об этом — бесчестье для них. За такое оскорбление обидчика убивают. Не важно, понимаешь ты почему или нет, — просто так оно есть.

— Я буду молчать.

Его глубоко посаженные глаза были устремлены вдаль. Птолемей теребил узду лошади. «Что же мне оставалось делать?» — потерянно думал он. Александр все равно узнал бы от кого-нибудь другого. И тут вдруг живший в нем мальчишка пришел на помощь потерпевшему поражение мужчине. Он остановил лошадь.

— Если бы мы породнились как кровные братья, то могли бы говорить об этом кому угодно. — И он коварно добавил: — Но ты знаешь, что мы должны будем сделать?

— Конечно да!

Александр подобрал поводья левой рукой и вытянул правую стиснутым кулаком вверх. На запястье проступила голубая вена.

— Давай сделаем это сейчас.

Птолемей вытащил из-за пояса новый острый кинжал и посмотрел на мальчика, который весь светился от гордости и решимости.

— Подожди, Александр. То, что мы сейчас делаем, — очень торжественно. Твои враги будут моими, мои — твоими, до тех пор, пока мы не умрем. Мы никогда не поднимем друг на друга оружие, даже если наши семьи будут враждовать. Если я умру в чужой земле, ты исполнишь надо мной погребальные обряды, то же я сделаю для тебя. Братание подразумевает это.

— Обещаю. Приступай.

— Нам не нужно много крови.

Птолемей, не обращая внимания на подставленную вену, слегка надрезал белую кожу на руке. Мальчик, улыбаясь, смотрел вниз. Уколов собственное запястье, Птолемей соединил два пореза и сжал их.

— Сделано, — сказал юноша.

И сделано хорошо, продолжил он про себя. Какой-то добрый демон надоумил меня. Теперь они не смогут однажды явиться ко мне и сказать: «Он всего лишь ублюдок царицы, а ты — сын царя; так заяви о своих правах».

— Давай, брат, — сказал мальчик. — Садись, конь отдохнул. Мы можем ехать.

Царские конюшни из оштукатуренного кирпича с каменными пилястрами были выстроены широким четырехугольником. Они были наполовину пусты — царь устроил маневры, что делал всякий раз, когда на него снисходило новое тактическое озарение.

По пути в караульную Александр остановился посмотреть на кобылу, которая только что ожеребилась. Как он и надеялся, поблизости не было никого, кто мог бы отправить его прочь со словами, что лошади в такое время крайне опасны. Он прокрался к кобыле, задобрил ее и погладил жеребенка; теплые ноздри лошади ерошили ему волосы. Вскоре она слегка подтолкнула его, давая понять, что все, этого довольно, и Александр оставил их в покое.