Божье дело

Более того, они были настолько близорукими и замшелыми в своих повадках, что стали умолять Мэхруда о наделении их специальным отличием в знак признания их монополии быть пророками. И Все-Бык действительно наделил Дружков таким отличием, которое говорило само за себя о принадлежности их к лику святых. Он наградил своих пророков постоянным ореолом ярко-желтого цвета.

Обхватив руками колени, Алиса покачивалась от душившего ее смеха.

— Разумеется, все двенадцать должны бы были исступленно радоваться привалившему им счастью. Но не тут-то было. Ибо Мэхруд из озорства перепутал место, которое должно было окружаться ореолом. Теперь, когда дружкам хотелось продемонстрировать свою принадлежность к лику святых, им необходимо было поворачиваться к людям задницей.

И, хотите — верьте, хотите — нет, но эти тупоголовые категорически отказываются признаться в том, что Мэхруд, по сути, изничтожил их. Наоборот, они везде и всюду бахвалятся месторасположением своего ореола и пытаются убедить всех остальных пользоваться пеленками, утверждая, что обмотанная тряпьем средняя часть тела — такой же знак правоверных почитателей Мэхруда, как тюрбан или фреска — для истинных приверженцев Аллаха.

Естественно, настоящая причина такой пропаганды — нежелание Дружков бросаться в глаза. Не то, что они совсем не желали бы быть знаменитыми. Просто им не хотелось бы, чтобы люди помнили об их слабости и изначальном грехе.

Слезы из прекрасных глаз Алисы струились ручьями. Я же не видел во всем этом ничего смешного, о чем и заявил ей без утайки.

— Ничего-то вы не поняли, Темпер, — улыбнулась она. — Их положение поправимо. Все, что им требуется — это попросить Мэхруда, чтобы он избавил их от этой напасти. И они это знают, однако гордыня не позволяет им прибегнуть к этому средству, они продолжают упорствовать, что это является знаком благорасположения Все-Быка. Да, Дружки страдают, но им нравится страдать. Так же, как Плаксивому Козлу нравится восседать на могиле жены — словно это удержит ее под землей — и хныкать о своих несчастьях. Он и ему подобные не откажутся от своих наказаний ни за что на свете, буквально ни за что! И стойко будут нести свой крест.

Она снова закатилась громким смехом. Я приподнялся, схватил ее за плечи и притянул к себе, чтобы проверить, не пахнет ли от нее Отваром. Не было и намека на его запах, из чего следовало, что к бутылке Козла она не притрагивалась, зато стало ясно, как день, что у нее просто истерика.

Как привести охваченную истерикой женщину в нормальное состояние? Да громко отшлепать ее по щекам. Но тут Алиса сама ударила меня. Да еще так громко! Но результат был тот же — смеяться она перестала. Я схватился за щеку.

— За что?

— За то, что вы попытались воспользоваться моей слабостью.

— Но я… я… — только и сумел я пробормотать.

— Держите свои руки при себе, — сердито сказала Алиса. — Не принимайте ошибочно мое сочувствие за любовь. И не думайте, что мне, как и этим любителям Отвара, все равно, с кем.

Я повернулся к ней спиной и закрыл глаза, стараясь утихомирить нарастающее бешенство, но это мне плохо удавалось и, наконец, меня прорвало. Я привстал и окликнул ее:

— Алиса!

Она тоже, должно быть, не спала и сразу подскочила.

— Что? В чем дело?

— Я забыл вам кое-что вернуть.

И влепил ей звонкую пощечину. Затем, даже не удосужившись удостовериться, что удар произвел впечатление, спокойно лег и снова повернулся к ней спиной. Добрую минуту, должен признаться, спина моя была холодной, а все мышцы напряжены до предела в ожидании того, что ее ногти вот-вот вопьются в мою голую кожу.

Однако ничего такого не произошло. Сначала наступила полная тишина, в которой было слышно только ее дыхание. Затем, вместо ожидаемой яростной атаки, пришла очередь сдавленных вздохов, сменившихся всхлипываниями, которые, в свою очередь, перешли в громкое сопение, сопровождающееся вытиранием слез.

Я терпел, сколько мог, но скоро не выдержал, приподнялся на локте и произнес:

— Извините. Наверное, мне не стоило распускать руки. Только вы все-таки выбросьте из головы, будто я пытался с вами заигрывать, зная, насколько отвратителен вам. У меня тоже есть гордость. Да и страсть к вам, знаете ли, совсем не вскружила мне голову. Кто вам сказал, что вы — Елена Прекрасная или Клеопатра?

Вот так всегда. Всякий раз я пытаюсь все уладить, и всякий раз порчу все окончательно. Она совсем взбесилась и выказала это тем, что встала и пошла прочь. Я догнал ее только у кладбищенских ворот.

— Куда это вы вздумали идти?

— Туда, где Главная Улица города Онабак, штат Иллинойс, упирается в реку, чтобы взять пробы Отвара и как можно быстрее доложить обо всем генералу Льюису.

— Вы не имеете на это права. Вам положено оставаться со мной.

Она откинула назад свои великолепные волосы.