Боцман

Насторожился и Боцман. Он увидел, как на разреженный прогал выскочили разношерстные собаки с крутыми баранками хвостов и, молча рыская в зарослях, начали подниматься в гору. Сами по себе они пугали не больше, чем годовалые волки, но Боцман знал, что в тайге за собакой всегда следует человек с тускло блестящей палкой.

Кошки огляделись и, оценив обстановку, стали уходить, держась крутых мест.

Поднявшись до перевальной седловины, Боцман остановился, пропуская Кисточку, и далеко внизу за собаками разглядел карабкающихся на длинных "лапах" сначала одного охотника, потом второго, третьего. В руках у каждого поблескивала та самая палка, которой кот страшился больше всего на свете. Он хорошо помнил - из этих ужасных палок вылетает и впивается в тело острой болью гром, от которого течет кровь и долго не заживает рана. И хотя люди были еще далеко, это воспоминание подстегнуло Боцмана и он поторопился за Кисточкой.

Тем временем свора вышла на их горячий след и, разразившись истошным лаем, ринулась в погоню.

Кошки поначалу легко оторвались от преследователей на своих мохнатых лапах - снегоступах, но непривычные к длительному бегу, быстро утомились.

Вязкие*, выносливые, подогреваемые видом беглецов, лайки сокращали разделявшее их расстояние и гнали уже "по - зрячему".

Боцман знал, что собаки, так же как и волки, не умеют лазать по деревьям. Ища спасения, он вскарабкался на огромную суковатую березу. Изрядно отставшая, задыхающаяся Кисточка последовала его примеру и взобралась на первое попавшееся, наклонно растущее дерево.

Подоспевшая свора окружила затаившуюся в развилке кошку. Звонкий лай зазвучал часто и исступленно. Он нес охотникам весть о том, что зверь остановлен и следует поторопиться.

Появление запаренных хозяев собаки встретили невообразимыми прыжками и яростным лязгом клыков: каждая из них стремилась убедить своего властелина в том, что именно она настигла и загнала добычу на дерево и, без сомнения, заслужила в награду самый лучший кусок мяса.

Бежавший первым, охотник с рыжей бородой во все лицо, направил палку на Кисточку. Полыхнул язык пламени, грянул гром.

Взвыв от пронзившей грудь боли, кошка рванулась вверх по дереву, но ее передние лапы беспомощно заскребли пустоту, и она сорвалась.

Боцман, услышав выстрел, громадным прыжком сиганул на белую перину и под прикрытием густого пихтача ушел незамеченным. Иногда он оглядывался, надеясь увидеть бегущую следом Кисточку, но ему в морду неслись только новые удары грома. Он еще не понимал, что это добивали его подругу.

Удалившись на безопасное расстояние, Боцман залег в непролазном буреломе, в ожидании спутницы, но она так и не появилась.

С наступлением ночи кот, покружив по своим следам, вышел к тому месту, где их загнали на деревья, и застыл в немом ужасе.

Лунный свет озарял неестественно вывернутое тело кошки - без головы и шкуры. Обнаженные мышцы с отметинами подкожного жира прихватило морозом. Вокруг на истоптанном снегу валялись обслюнявленные бумажные трубочки с едким запахом дыма. Они были похожи на белых, с черными головками, червей.

Боцман несколько минут вглядывался в обезображенное тело подруги. Затем повернул голову в ту сторону, куда ушли люди и собаки. Кот не умел плакать, но его пылающие зеленым огнем глаза застлал влажный туман. Он смертельно возненавидел того Рыжебородого, поднявшего громовую палку на Кисточку, и этот противный, мерзкий запах белых червей на снегу.

После гибели Кисточки Боцман как-то сник. Все окружающее казалось ему теперь враждебным и неприветливым. Он часами неподвижно лежал на снегу. Прежде он так и жил -- одиноким, угрюмым отшельником, а с Кисточкой оттаял и успел привязаться к нежной спутнице. Но ее так быстро не стало...

-

Известно - время лучший лекарь. Мало-помалу пробуждался интерес к жизни и у Боцмана.

В тайгу пришла весна. Из-под ужимающихся изо дня в день сугробов зазвенели ручьи. Облезли до черноты опушки. Под напором жизненных соков ветви сосен затопорщились розово-кремовыми свечками, щедро припудренными белой пыльцой. В полдень прогретая тайга источала горьковато-смоляной запах, от которого сладко кружилась голова.

Однажды, после долгой прогулки по гребням отрогов, притомившийся Боцман спустился к реке, полной предзакатной тишины, покоя и свежести. Вылизав языком взъерошенную ветвями шерсть и помыв лапами морду, он распластался на теплой поваленной ольхе возле устья ручья, обозначенного широким полукружием разноцветной гальки. Отдыхая, он блаженно жмурился от ласковых переливов нескончаемых водяных бликов.

Пойму заливал свет тлеющего заката. Чуть слышно прошелестела в траве гадюка. Она соскользнула по наклонной каменной плите в воду и, высоко подняв головку, поплыла на другой берег. Выбежал из кустов к реке горностай в бурой летней шубке и принялся жадно лакать воду.