Босс моего бывшего

«Чёрно-белое» встречает ароматами хорошего кофе, вишни, вина и свежей выпечки. Осматриваюсь, но в отличие от нас с Лёней, кафе измениться не успело: всё тот же монохром в интерьере, гравюры на стенах, редкие посетители за столиками, мягкий свет и улыбчивые лица персонала.

Мы раньше так часто здесь бывали, что нас с Бариновым встречают, как родных.

– Прошу, – в голосе Лёни улыбка, и я делаю шаг вперёд, зная, что внутри Артур и Иван. Они пристроились, массивные и умеющие оставаться в тени, за самым дальним столиком. Нарочито увлечены беседой, ни на кого не смотрят, но я знаю, что это обманка – такая же, как фальшивый карман на моём платье.

От их присутствия мне спокойнее. Хотя, уверена, они уже строчат Поклонскому отчёты с точными координатами моего перемещения. И пусть. Отчего-то мысль о возможной ревности Димы отдаётся внутри странным удовольствием.

Лёня кивает в сторону того самого столика, за которым когда-то сделал мне предложение. Это было так давно и вроде бы недавно. Странная штука – время.

– Здесь сядем, – игнорирую его предложение и занимаю место у барной стойки.

Лёня мнётся, не зная, как реагировать. Ошарашен, потому что раньше в наших отношениях всегда вёл он, а теперь эра его господства кончилась. Пф, лопнула, как мыльный пузырь.

– Ну? Чего стоишь? Присаживайся.

Бармен – его зовут Ярик – улыбается мне, как старой знакомой и протягивает барную карту, но я не хочу коктейлей. Лишь прошу сварить мне фирменный кофе, и Ярик, кивнув, переводит взгляд на Лёню, а тот просит коньяк.

– Не рановато для спиртного? А впрочем, не моё дело.

– А жаль, – морщится и, взгромоздясь на стул, складывает руки на полированной поверхности, до того чистой, что в ней можно увидеть собственное отражение. Нервные длинные пальцы подрагивают, и, чтобы скрыть волнение, Лёне приходится сжать их в кулаки. – Может быть, всё-таки за столик пересядем?

Отрицательно качаю головой и барабаню пальцами по стойке. Натуральное дерево ощущается тёплым и живым, и я слегка глажу его ладонью.

– Варя, я… – Лёня запускает руку в волосы, ерошит и без того растрёпанные волосы. Зарос, машинально отмечаю. Тёмные волосы вьются на концах, и первая очень ранняя седина серебристыми искорками переливается в искусственном свете многочисленных светильников. – Скучаю я.

Ярик ставит перед Лёней стакан и возвращается к кофеварке, колдуя над фирменным напитком для меня. Пауза затягивается, Баринов пытается подобрать слова, а я исследую взглядом его лицо.

Первые морщинки в уголках глаз лучиками стремятся к вискам. Бледность кожи, краснота воспалённых век. Густые ресницы загибаются на кончиках, на белках едва заметные следы лопнувших сосудов. Кадык дёргается над воротом рубашки, а пара верхних пуговиц небрежно расстёгнута, открывая абсолютно безволосую грудь. Пиджак сидит плохо, словно Лёня за эти несколько недель добрый пяток килограммов сбросил или в чужой костюм решил влезть…

Раньше бы я его пожалела. Кинулась откармливать, отпаивать домашним бульоном, хлопотать, но сейчас лишь машинально подмечаю изменения, никак не откликаясь на них внутренне.

– Ты уже говорил, что скучаешь. И я напомню, что мне всё равно. Плевать, – сдуваю с лица прядь, и чувствую, что с каждой секундой мне всё проще выносить присутствие Лёни. С каждым словом, взглядом и жестом он всё дальше уходит в прошлое, и скоро его образ превратится в туманную дымку.

– Я налажал, – признаётся и поднимает на меня тоскливый взгляд. – Сильно. И я не знаю, как это исправить. Но и не попытаться я не могу.

– Ну и? От твоих печальных признаний что-то изменится? А исправлять ничего не надо, поздно.

«Поздно» – такое страшное в своей простоте и тяжести слово, но оно подходит сейчас лучше всего.

– Ты всё, что мог, испортил. Когда любовницу завёл, шлялся с нею у меня за спиной. Когда позволил ей узнать мой номер телефона и допустил всё это. Как теперь исправить? Не знаю.

– Но я хочу! – выкрикивает, и Ярик вздрагивает, хмуря брови.

– Ваш кофе, – с неловкой улыбкой ставит передо мной чашку и, бросив на Лёню настороженный взгляд, отходит к дальнему концу стойки, чтобы принять заказ у немолодого мужчины в дорогом костюме.

Обхватываю горячую чашку руками, греюсь, но вместо кофе глотаю застрявший в горле ком. Лёня жадно отпивает коньяк, слизывает с губ терпкие капли, а я задаюсь вопросом: скольких он целовал, кроме меня и Рыжей? Неужели она была единственной? Вдруг были и другие, просто не каждая решила за него бороться и устранять препятствия в виде постоянной девушки…

– Ты бы не бухал, а? У тебя дурная наследственность, – напоминаю о его папе, который в молодом возрасте спился, да так и сгинул где-то на окраине страны.

Знаю, что бью по больному. Наотмашь. Лёня не любит вспоминать свою семью, потому что ничего хорошего в его детстве не было. Он несчастный мальчик, который так отчаянно нуждается в любви. Но удержаться сложно, причинить ему вред хочется. Хотя бы словами.