Босиком по Нью-Йорку

Сегодня эта квартира хранит явственный отпечаток жизни своего бывшего обитателя-наркомана. И первый след, который сразу бросается в глаза, – это сотни черных дырок, прожженных в линолеуме на полу. Нанюхавшись героина, Гарик закуривал сигарету и засыпал, вернее, погружался в «хай». Сигарета выпадала из рук. Блаженно улыбаясь, он прикуривал вторую, третью... Черные дыры в спальне, в коридоре, на кухне, от них рябит в глазах. А вот – вырванная с мясом дверь кладовки, где на вешалках висела мамина одежда, в которой могли быть деньги. А вот, на наружных дверях, четыре новых врезанных замка и цепочка – чтобы ни он, ни его дружки не смогли открыть дверь и проникнуть в квартиру. Пустая, почти без мебели, комната, пустой шкаф, в котором когда-то висели его кожаные куртки, плащи, костюмы. Но самый жестокий след – это его 56-летняя мать, которая выглядит сегодня глубокой старухой…

Татьяна тяжело встает со стула, открывает холодильник, достает оттуда консервную банку. Предчувствуя пир, виляет хвостом кот Мурзя.

– Собираю пустые банки на улице, чтобы купить ему еду, – Татьяна высыпает коту снедь на блюдце. – Знаете, на всем экономлю – хожу на работу и с работы пешком. Я нищая! Три года назад у меня на счету было пятьдесят тысяч долларов. Теперь, когда иду по улице и смотрю под ноги, – везде вижу пакетики. Я уже ученая, знаю, какие от героина, какие от кокаина.

Внизу слышится визг тормозов, и раздаются какие-то крики. Женщина гасит свет и осторожно отодвигает штору. К дому подъехала полицейская машина.

– Это за ними! Наконец-то! – ликует Татьяна.

Однако в наручниках никого не выводят, и через несколько минут полицейская машина отъезжает. Грустно вздохнув, Татьяна отпускает штору.

В ПЕРВЫЙ РАЗ

Утром они появились в госпитале «Бэс Израэль», но свободных мест там не оказалось. Им посоветовали подождать или поехать в другой госпиталь – «Литтл Нэк». Опять не повезло: медицинскую страховку, которая была у Гарика, там не принимали. Ни с чем возвратились домой.

– Мама, не переживай, я брошу сам! – заверил сын.

Опять поверила. Да и разве может ее Гарик обманывать? Ведь он такой наивный, а теперь-то скрывать ему нечего и незачем. Татьяна, простая душа, не понимала, что сын уже давно стал другим: как и любой наркоман, он отныне будет изощренно хитрить, врать, цинично божиться, валяться в ногах, шантажировать. И все ради одного – получить деньги на наркотики.

Из квартиры продолжали исчезать деньги и вещи: золотая цепочка, серьги, бриллианты. Она находила пакеты с порошком в книгах, в спичечных коробках, даже в песке для кошки. Все больше переставая верить сыну, Татьяна сама пошла в очередной госпиталь и договорилась, что сына примут на детоксификацию. Согласился и Гарик.

Утром они появились в зале ожидания. Их долго не вызывали. Гарик пошел в туалет и долго не возвращался. Вдруг дверь отворилась, и оттуда ее сына вывели с заломленными за спину руками – переодетый охранник заметил, что Гарик в туалете нюхал героин. Явилась полиция, и Гарика увезли в тюрьму. Мать упала в обморок.

Это была первая тюрьма в его жизни. Он побывает там еще. Но уже во второй раз Татьяна сама позвонит в полицию и попросит: «Я знаю, где он сейчас находится. Прошу вас, арестуйте моего сына!»

                                      ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

В тюрьму Татьяна привезла сыну одежду и туалетные принадлежности. За решеткой Гарик пробыл два месяца. Он прошел курс детоксификации, принимал методон. Вышел на свободу, заметно поправившись, не то, что раньше – доходяга, ткни пальцем – упадет. Его выпустили с условием, что он пойдет на специальную лечебную программу. День освобождения, однако, выпал на пятницу. В субботу и воскресенье в клиниках мало персонала, новых клиентов почти не принимают. Гарик томился дома, полистал и отбросил в сторону книжку...

– Он попросил деньги на кино, и я, любящая идиотка-мать, сразу дала! А ночью, помню, он ходил, как лунатик, по квартире, с вытаращенными, ничего не видящими глазами. Ударился о косяк двери, расшиб голову и упал. Я прощупала пульс – сто восемьдесят! Не знаю, как его сердце такое выдержало.

Она умоляла его идти лечиться, сын соглашался. Они попадали в очередной госпиталь. Татьяна отдавала Гарику сумку с вещами и бежала на работу, а оттуда снова к нему. Однако через несколько дней Гарик опять появлялся на родном пороге.

– Почему ты сбежал?

– Там один нарколог заставил мыть стены, я сказал, что не могу – болит позвоночник. Он начал на меня орать, и я его послал...

В другой лечебнице Гарика никто не заставлял перетруждаться, но он сам не выдержал: выскользнул на улицу, купил героин и попытался пронести его обратно, за что и был изгнан. В третьем ему не понравился тон врача, в четвертом слишком строгий режим, в пятом... «Белвью госпиталь», «Квинс госпиталь», «Арт госпиталь»... – хроника тех лет матери и сына состояла из бесконечных хождений по нью-йоркским лечебницам, куда Гарик ложился и откуда сбегал.