Борцы

Верзилин остановился на углу, ткнул пальцем в жёлтенькую афишку на рекламной тумбе. На афишке синими буквами было тиснуто: «Чемпион Иван Сатана».

— И всё... А что это? Только звонкое имя... Имя — это ещё ничего. Завтра и твоё имя громко прозвучит — Иван Татуированный! Прозвучит и отзвучит. Дай бог, если мальчишки вятские до следующего сезона не забудут. Не то это, Ваня, не то... Иван Поддубный — это звучит. Иван Заикин — это звучит. Вот чего надо добиться, Ваня... И я тебя приведу к этому.

— Господа циркачи, не прокатить? — раздался над их головами протодьяконовский бас.

— Да иди к шуту, не мешай,— беззлобно ответил Верзилин, не взглянув на извозчика, и подхватил Татаурова под руку.

Татауров остановился.

— Нам туда,— указал он на мощёную красивую улицу, упирающуюся в серый разлив реки.

— Туда?.. Ах да... Спасская улица. Правильно, номера Чучалова на углу Спасской и Николаевской... Спасибо,— он обернулся к извозчику в синем армяке и блестящем цилиндре,— нам рядом... Так вот, Ваня, видел вчера борца, которого за чемпиона Малороссии выдают? Здоров дядька, а? То-то. Поздоровее тебя. А обратил внимание на его сизый нос? Нет? Уверяю тебя, что он пьяница. И никакой он не чемпион. Платят ему за его рост и афишируют потому, что это Дюперрену выгодно. А ведь мог бы, наверное, и в люди выйти... да только вино помешало. Много препятствий на пути борца стоит... Один сопьётся, другой режима не соблюдает, а третьего возьмут да и укокошат... Сколько хочешь... Вон в Ницце в Ивана Поддубного пять лет назад один жулик стрелял. А в Париже в девятьсот восьмом — в Ивана Заикина... из пистолета. Конкуренты всё... Избавиться хотели... А одного моего приятеля в Мойку сбросили... Поперёк дороги одному тут барону встал вроде твоего Дюперрена... Да что далеко за примером ходить — твоего земляка Гришу Салтыкова соперники отравили. Приехали к нему в деревню, говорят: «Давай бороться». «Давайте»,— говорит. «Пошли на гумно». А гумно крытое. «Зачем,— спрашивает,— на гумно? Здесь». «Здесь не будем,— отвечают.— Давай тогда чай пить». Чай, говорят, у них особенный... Ну и напоили, его этим чаем... Умер... А какой борец был! В чемпионате мира в Париже вышел на четвёртое место. Первое и второе Поддубный с Заикиным заняли... Это тебе не Иван Сатана... Видишь, сколько препятствий даже у тех борцов, которые упорно идут к цели. А я тебя от всего этого уберегу. Я тебя чемоданчик носить научил? (Верзилин кивнул на татауровский саквояж). То-то. И водой обливаться научил, и спать вовремя научил... И табак курить бросили, и вино пить... Завтра ты за всё это спасибо мне скажешь... Почувствуешь, наконец-то, необходимость всего этого. А потом самого Сатану положишь... И ещё зиму потренируемся так, чтобы кроме мышц,— таких, как динамит,— ничего не было... А там — держись, чемпионы!

Они шли навстречу простору реки, поглядывая на зеркальные витрины магазинов.

— Ну а насчёт бильярда — ты бы мне раньше сказал. Эта штука нам не повредит. Наоборот, взгляд твой сделает точным и расчётливым, приучит к спокойствию и выдержке. Сам я не играю, но с удовольствием посмотрю на тебя... Иди, иди первый — ты моложе меня и будто мой гость...

Верзилин распахнул дверь, одним пальцем левой руки сдерживая напор пружины. Взглянул на ученика. Тот поднимался по лестнице раскачивающейся сутулой походкой борца, неся в руке тяжёлый саквояж.

Через несколько минут они спустились в низкий зал ресторана, с удовольствием втягивая беспокоящий запах лаврового листа, перца и пива. Официант бросился к ним со всех ног, как к старым знакомым. Кивнув на дверь бильярдной, откуда доносился стук шаров, Верзилин спросил:

— А мы вас не обидим, если расположимся там? Или, может, вы нас сможете и там обслужить?

— К вашим услугам! Я вам сейчас накрою столик.

Усаживаясь, Верзилин сказал, кивнув в сторону официанта:

— А мне ихняя форма нравится. Что-то такое... традиционное. В Петербурге давно ни ливрей, ни гетр нету...

Татауров покосился на бильярд, ничего не ответил.

«Ну что ж! — подумал Верзилин,— изберём этакую поощряющую тактику... Всё-таки, как-никак, у парня завтра событие — первый раз на арену выходит». И когда официант принёс им закуску, заказал две бутылки жигулёвского пива.

— Две? — переспросил официант. — Пиво свежее-с.

— Мы непьющие,— усмехнулся Верзилин.— Нам больше не выпить... Две бутылки. И молоко не забудьте принести.

Татауров подозрительно поглядел на учителя, отвернулся.

Затыкая за ворот салфетку, закинув голову, Верзилин сказал:

— Наливай себе.

— А вам, Ефим Николаевич?

— А мне не надо,— равнодушно заявил Верзилин. — Мне больше пользы от молока.

— Один стаканчик?

— Нет, нет... Это уж тебе за завтрашнюю победу. Авансом.

Татауров одним махом опустошил стакан.

— Пей, пей,— вздохнул Верзилин.

Татауров налил ещё. Выпил маленькими глотками — просмаковал. Переливая ложкой в тарелке суп, Верзилин говорил:

— Главное — выходи на манеж уверенным в победе...