Бородино

Отрицать при этих условиях победу кутузовской тактики над тактикой наполеоновской в Бородинском сражении значит не желать считаться с очевидностью.

Кутузов уводил от Бородина большие резервы, с которыми он мог бы возобновить бой. Но он решил окончательно, что выберет срок и место нового боя там и тогда, когда найдет наиболее выгодным.

Вот что писал главнокомандующий Ростопчину 27 августа 1812 г.: «Сражение вчерашнего числа, с утра начавшееся в 4 часа и продолжавшееся до самой ночи, было кровопролитнейшее. Урон с обеих сторон велик, потеря неприятельская, судя по упорным его атакам на укрепленную нашу позицию должен наш весьма превосходить. - Войска сражались с неимоверною храбростию; батареи переходили из рук в руки, и кончалось тем что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли со всеми превосходными силами. Ваше сиятельство соглашась что после кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения наша и неприятельская (так - Е. Т.)не могли не расстроиться, и за потерю сей день сделанною позиция прежде занимаемая естественно стала обширнее и войскам невместная по тому когда дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель, будучи устремлена на истребление французской армии, - (то - Е. Т.)ночевав на месте сражения я взял намерение отступить 6-ть верст что будет за Можайском и собрав войски, освежа мою артиллерию и укрепив себя ополчением Московским в теплом уповании на помощь всесильного и на оказанную неимоверную храбрость нашего войска увижу, что я могу предпринять противу неприятеля…» ³⁹

Смысл письма совершенно ясен. Отступление необходимо для дальнейшей, единственно важной цели, а «вся цель» - это «истребление французской армии». Кутузов знает, что вчерашнее сражение - верный шаг по пути к этой цели. Предвидя, что люди, вроде того же Ростопчина, будут корить его за то, что он сделал, не пожелав немедленно возобновить бой, Кутузов явно подчеркивает, что важны не победоносные реляции, что «дело идет не о славах выигранных только баталий», а именно об этой будущей цели полного истребления врага, которую он себе поставил, когда принял по воле народа и армии пост вождя русских вооруженных сил. Когда он отправлял Ростопчину свое письмо, он уже начал отвод армии туда, где она должна была подготовиться к великому контрнаступлению, которому суждено было покончить войну истреблением врага.

Бородинское сражение не получило непосредственно достодолжной оценки и не встретило полного понимания ни в России, ни за границей. В России народ инстинктивно почувствовал, что Кутузов нанес жестокий удар неприятелю. Известие о Бородине вызвало большое ликование в Петербурге, на армию и ее вождя посыпались поздравления и награды. Но отступление от Москвы изменило все. Царь, всегда не любивший Кутузова, а за ним весь двор и высшее общество, признали со слов врагов главнокомандующего (вроде Беннигсена, Вольцогена, Винцегероде и др.) Бородино поражением. Лишь по мере того, как развертывалось победоносное контрнаступление, истинное значение великого сражения и его последствий стало признаваться сколько-нибудь справедливо.

О Западной Европе нечего и говорить. Лживые бюллетени наполеоновского штаба произвели во Франции, в Польше, в Германии, Австрии, Италии то впечатление, на которое они были рассчитаны. В Англии, где понимали, что британские интересы находятся в игре и зависят от русских побед, тоже долго верили все-таки сначала хвастовству и лганью польской и французской прессы. Впоследствии западная историография, изучая Бородино даже не только по бюллетеням, но и по документам военных архивов, пролила некоторый свет на историю сражения, но все-таки в подавляющем большинстве случаев не отказалась от старой лжи и продолжала повторять, что Бородино было победой Наполеона. Для образчика того, как до сих пор оценивается Бородино, достаточно привести два новейших примера Мадлэна, автора 15-томной «Истории консульства и империи», который, даже пользуясь кое-какими русскими источниками и силясь делать вид, будто сохраняет некоторое «беспристрастие», (когда говорит, например, о беззаветной храбрости и патриотизме русских войск), все-таки «нелепо негодует» на Кутузова, укоряя его за то, что русский фельдмаршал называет Бородинское сражение русской победой. А английский историк Томпсон в вышедшей в 1952 г. книге «Наполеон Бонапарт» повторяет те же старые россказни о Бородине ⁴⁰.

Но для тех, кто в самом деле изучал Бородино, давно уже стало ясно, до какой степени эта победа русской армии и русского народа должна навеки остаться одним из величавых памятников русского патриотизма, русского геройства и полководческого искусства.

В наши дни, когда после позорного провала гнусной фашистской орды мы наблюдаем упорные старания англо-американского хищнического империализма какими угодно мерами воссоздать вновь такую же орду и вдохновить ее на новые злодеяния, особенно отрадно вспомнить о великом русском подвиге, нанесшем 140 лет тому назад тогдашнему претенденту на мировое владычество такой сокрушительный удар.

1952 г.