Борн

Звезды, расплывающиеся в небе, кружили, словно что-то разыскивая, бродили с места на место и мелко дрожали, несмотря на то, что я старалась неподвижно сидеть на своем стуле, задрав голову. При этом я слушала Вика, сидевшего рядом. Бодрая как огурчик. Моя печаль дарила мне ясность ума и своего рода незаслуженную трезвость. Вик был куда пьянее.

– Такая прекрасная рыба! С широким, скорбным ртом, какой можно встретить разве что у некоторых собак. Прекрасная и вместе с тем отвратительная, она двигалась торжественно, как левиафан. По суше, прикинь! Она могла дышать воздухом. Мне очень нравилось, что она могла дышать воздухом. Я подарил ей чудные глаза с изумрудно-золотыми прожилками.

Эту часть истории я уже слышала. При всем при том, хотя Вик и рассказывал о своей рыбе, его подспудные чувства относились вовсе не к ней. Точнее, не совсем к ней. Время шло, звезды постепенно замедляли свое вращение, выстраиваясь в знакомые созвездия, и эмоциональные воспоминания Вика обратились на людей из Компании: старых друзей, покинувших его, или тех, кого покинул он сам, особенно на одного нового сотрудника, который его предал. А еще на руководителя, курировавшего «рыбий проект». На всех этих людей, которых он когда-то впустил в свою жизнь и которые потом ополчились против него. Или сменили кожу. Или изначально действовали согласно своей натуре: Вик на какое-то время оказался в фокусе их внимания, а потом покинул его.

Я не знала этих людей, Вик никогда не рассказывал о них ничего такого, что могло меня заинтересовать. Однако я не припоминала, чтобы, будучи взрослой, доверяла хотя бы трем людям одновременно. И Вик, доверившийся такой куче народу сразу, казался мне глупым и безответственным: доверие – это индульгенция, выдававшаяся старым миром. О том, что Вик доверял им больше, чем доверял мне теперь, даже думать не хотелось. Оставалось лишь гадать, сможет ли он когда-нибудь изменить свое видение Компании и готовность простить ее, согласившись с моей точкой зрения. Для меня же Компания была бледным раздувшимся клещом, присосавшимся к телу больного города, тем, что окончательно растратило наши ресурсы и породило хаос. По слухам, они через подземные туннели переправили готовую продукцию подальше, оставив на нашу долю лишь отстойники с отбросами.

Изредка я встречала старых мусорщиков, которые плели небылицы о прошлом богатстве города, до того, как в него пришла Компания. При этом их лица светились внутренним светом, почти заставив меня изменить мнение насчет мемо-жуков. Ну, почти. То, что они мне рассказывали, было не совсем правдой. Скорее тем, что мы говорим о родном покойнике, вспоминая только хорошее. В этом-то и заключалась прелесть Компании: она победила, несмотря ни на что. Сохранила неразрывную связь с историей города, даже после того, как от него осталась одна лишь сброшенная кожа, призрак былого. И гигантский, жуткий Ведмедь.

– Убил мою рыбоньку прямо перед камерой, встроенной в одного из жуков-шпионов.

Вот только позже он говорил уже о другом человеке. А потом всплыла еще одна версия: что рыба, мол, была только ранена и какое-то время влачила жалкое существование в отстойнике за границей территории Компании. Якобы она протянула там без малого год, то есть куда дольше, чем можно было ожидать, отчасти потому, что ее подкармливал Вик. Креатура сделалась проклятьем того места: чудище с человеческим лицом, всплывающее из глубин, чтобы жрать. Хотя человеческое лицо с самого начала было мертво и объедено всякими мелкими тварями, попав в грязную воду, оно начало гнить, и никто так и не узнал, кому оно когда-то принадлежало. Как и о том, не погибло ли тело рыбы от этого воплощения смерти, оказавшегося на ее голове.

В четвертой версии Вик намекал, что рыба, возможно, до сих пор существует где-то глубоко под водой. Короче, Вик рассказывал байки. Он был болен. Впал в экзистенциальную тревогу, вспоминая о том, как его выперли из Компании, саботировали «рыбий проект», как, потеряв связь с головным офисом, Компания скатилась в анархию, и Вику пришлось выживать самостоятельно, без защиты, к которой он привык. Стать торговцем наркотиками, «выживальщиком», таким тощим и полупрозрачным, что он сам сошел бы за одного из глубоководных или пещерных существ.

В свои самые мрачные минуты, когда меня посещали сомнения в истинности собственного «я», когда я предавала свое «я», стремясь к Вику как к противоядию, мне открывалось, что в действительности Вик признается: в прошлом он участвовал в создании столь ужасного оружия, что даже несравненная красота не оправдывала его существование.

Правда, от которой Вик благополучно избавился в своих воспоминаниях, была совершенно недвусмысленна. Она открывалась в примечаниях к рисунку, найденному мною в его комнатах: чудовищная рыба должна была использоваться для полицейских нужд и контроля над толпой, внушать страх, а возможно, и убивать. Где-то, когда правительство еще сохраняло какую-то власть или хотя бы намерение восстановить порядок, и было решено вложить деньги в это самое восстановление.