Бормочущие

Он хохотнул и осекся. Сообразил, что смехом и словами, будто сверкающим шилом, нанес Беате удар прямо в сердце. Любой человек живет с внутренним голосом – с ним советуется, с ним же и ругается. Просто у писателей этих голосов чуть больше. У настоящих писателей.

– Вот что, мой дорогой шизофреник, – произнесла Беата, вставая из-за стола. – Я всё-таки узнаю, что творится у тебя в голове. Двери или не двери – я узнаю.

– А тебе не кажется, что твое желание становится малость навязчивым?

– Вот и увидим, дорогой.

Полы халатика взметнулись, когда Беата, круто развернувшись, вышла в коридор. Хлопнула дверь ее комнаты. Пронзительно заскрипели ножки стула по паркету. Заслышался стук по клавиатуре. Правда, перестукивались клавиши яростно и беспорядочно.

Ростислав покачал головой и в одиночестве закончил завтрак.

4

На этот раз Беата долго не выходила из ванной комнаты, хотя волосы были расчесаны, а тело – омыто и готово хоть ко сну, хоть к любви. Она всё еще злилась на Ростислава, но отнюдь не досада вынуждала ее держать оборону, усадив на краешек ванны. Беата хотела, чтобы муж крепко заснул. Дожидайся она этого в постели – заснула бы сама. А как в таком случае, скажите на милость, заснять сомнамбулические выходки супруга?

Она и сама не вполне понимала, что ей двигало. Иногда из болота души поднималась зловонная мыслишка, твердившая, что Беата так и не смирилась с успехами мужа на фоне собственных неудач; что нужно доказать, будто его творчество насквозь фальшивое. Мыслишка взвевалась, достигала шипастого потолка морали, лопалась и возвращалась опять.

Когда часы показали начало первого пополуночи, Беата наконец покинула свое убежище. Ростислав спал, лежа на левом боку. Включив на смартфоне видеозапись, Беата легла рядом и поймала в объектив камеры голову супруга. Огни лужайки за окном частично рассеивали мрак, давая необходимое освещение.

– Вот смотри, Ростик. Смотри и слушай. – Беата сделала паузу, припоминая вопросы прошлой ночи. – Что у тебя в голове, Ростик? Что там? Что помогает тебе писать? По твоим словам, ты пишешь и сейчас, верно? Вот и расскажи мне об этом. Расскажи всё.

Ростислав молчал, заключив союз любви с подушкой. Беата беззвучно ахнула. Что, если прошлой ночью ей всё привиделось? Какие-то голоса? Существа? Боже мой, да о чём вы? В глазах начали скапливаться слезы. Обида в груди грозила перерасти в детскую – на весь мир.

Она с облегчением всхлипнула, когда Ростислав перевернулся на спину и воздел себя в сидячее положение. Из-под полуприкрытых век серебряными серпиками сверкали белки́.

– Мы… видим тебя, – изверглось изо рта Ростислава.

Убедившись, что камера различает «объект» съёмки, Беата тоже села:

– Кто вы такие? Почему помогаете ему?

– Бесконечные пространства – дом. Бесконечные разумы – карнизы. Бесконечные мысли – жизнь.

– Как написать лучший сюжет? Господи боже, почему он, а не я? Почему?

То, что случилось дальше, превзошло все ее ожидания.

Повернутая голова Ростислава раскрылась.

Сперва откинулся участок, шедший от левого желвака до правой скулы. Потом отошли губы, нос и левый глаз. Выглядело это так, словно некая безумная рука сдирала пленку с нарисованным ландшафтом лица. Но плоть не отходила от черепа, не оголяла мышцы или кости – вместо этого снималось само пространство с головы. Беата поняла это, как только увидела то, что крылось внутри.

Пустота. Обволакивающая и густая, будто сцеженный с нефтяной груди деготь.

Внутренняя сторона лепестков, несших на себе фрагменты лица, напоминала поверхность щупалец. Из бледно-оранжевых присосок сочились чернила. Всё сжималось и подрагивало в каком-то диком предвкушении.

Ростислав так и сидел в постели – с монстрообразной головой, описать которую было столь же сложно, как и принять факт чудовищного искажения пространства. Из образовавшегося провала доносились голоса. Они ухали, рычали и плевались звуками. Казалось, переговариваются птицы или больные океанические твари, обитавшие в запретных мирах, что лежали по ту сторону разума.

Оторопь схлынула, и Беата завизжала, таращась на обертку, притворявшуюся ее мужем. Конечность, некогда принадлежавшая Ростиславу, выдернула смартфон из ее рук и забросила в дыру, после чего вернулась в прежнее положение.

Какое-то время Беата, тяжело дыша, пыталась понять, что делать дальше. Бежать? Звать на помощь? Будет ли от этого хоть какой-то толк? Она опустила правую ногу на прикроватный коврик, готовясь броситься в коридор, а из него – прямиком на улицу, где будет кричать и кричать, пока не посинеет лицо.

– Ростик, милый, – осторожно позвала Беата тонким голосом. На всякий случай вскинула руки, защищая шею и лицо.

Ростислав молчал, застыв в полумраке спальни уродливым изваянием, насмехавшимся над фундаментальными механизмами природы и представлениями о них.

Беата прислушалась. Многоголосое и далекое бормотание, шедшее будто от горизонта, не усиливалось и не исчезало. Казалось, отверстое «окно» мало беспокоило этих существ, раз они не стремились покинуть свою обитель.

Какое-то время в Беате боролись здравомыслие и амбиции. Наконец она решилась.