Борисоглеб

– Изумительно! – повторяла Мышка.

Прощаясь Дэн и Дэвид полезли в свою сумку.

– У нас еще есть подарок на память. Для вас от нас. Не от «Фокса», от нас лично. – Они достали плоскую бутылку. – «Белая лошадь». Лучшее виски. Выпьете в какой-нибудь праздник.

Красивая бутылка сама собой означала праздник. Захотелось ее откупорить сразу же. Наши бутылки всегда воплощали для Бориса и Глеба взрослость – но и опасность. А под такой праздничной глянцевой этикеткой не могло быть опасности – только взрослость. Взрослость без опасности.

– Спасибо, – сказала за них Мышка. – Большое спасибо. Выпьем за совершеннолетие мальчиков.

Не хочет распить сразу!..

Сто долларов Дэн и Дэвид оставили на столе. После их ухода Борис и Глеб вместе с Мышкой принялись рассматривать их так же жадно, как этикетку «Белой лошади».

Обещанных «Фоксом» тысяч они пока еще не видели, а эта сотня была живучая, первая, которую они держали в руках. Сто тысяч по сегодняшнему курсу. Близнецы почувствовали себя сильными, защищенными. Даже если вдруг Мышка ничего не заработает, отец зажмет алименты – у них есть свои сто тысяч.

Знал бы отец, что они начнут так зарабатывать, наверное, и не бросил бы их с Мышкой. Но теперь он им не нужен. Теперь он был бы здесь лишним: ведь если бы отец не исчез вовремя, Мышка не могла бы приходить к ним ночью, не было бы сейчас у них втроем восхитительной тайны!

Если бы вдруг отец явился теперь – они бы его не пустили на порог.

Очень захотелось, чтобы он явился – и можно было бы не пустить его на порог!..

Не в силах сдержаться, чтобы дать выход восторгу, они обняли Мышку в неурочное время…

– Что вы, мальчики… посуда не мыта… – лепетала Мышка.

Восторг излился – и настроение резко переломилось. На память стали приходить потери.

Дэн и Дэвид слишком многое унесли с собой. Унесли часть жизни Бориса и Глеба. Унесли их манеру ложиться и вставать, посадку, походку. Унесли их мечту о дальних странах, о съемках, о славе. Унесли их образ, в конце концов, присвоили его себе, чтобы явить миру нераздельных близнецов Д-Д – так странно сросшихся, но все равно изящных, обаятельных, киногеничных… А Борис и Глеб Кашкаровы останутся безвестными прототипами – толстыми, неуклюжими, неподвижными.

У них был шанс превратить свое уродство если не в достоинство, то в уникальное свойство, которому станет удивляться весь мир. Был шанс, но они отдали его расторопным сценаристам из «Фокса», смазливым актерам и кому там еще? Продюсерам?

Отдали уникальное свойство, а уродство – уродство оставили себе.

– Интересно, а постельная сцена у них в сценарии есть? – предположил Глеб. – Приведут близнечих и зададут жару. Нас они показать не попросили, как мы это делаем. Сами хотят догадаться.

– Они, наверное, думают, что мы и не делаем, – отозвался Борис с невольной обидой.

– Что ж нам было – хвастать?

– Пускай показывают, как хотят. Все равно все наврут. А им и поверят.

Они лежали вдвоем, забытые, выброшенные из киномира, как выбросившиеся на песок киты.

Раздавленные обидой, как собственной тяжестью.

– Как будто этот «Фокс» единственный! – сказал Борис.

– Возьмем да и напишем другой сценарий! – сразу понял брата Глеб.

– Еще и лучше гораздо!

– Они снимают быстро. И сюжет здорово закручивают.

– Закрутят они – ерунду всякую: близнечихи, погони.

– С близнечихами интересно!..

Они лежали молча. Но не спали.

Сколько раз Борис мечтал – освободиться. Вдруг каким-то чудом отделиться от брата. Или не чудом – операцией. Потом мечта повернулась страшной стороной – после письма из Дженерал хоспитал: брат почему-то умирает, гибнет, и приходится делать срочную операцию, чтобы спасти одного Бориса… Мечта, которую не только нельзя высказать, но и предаваться ей опасно, чтобы она с кровью не перешла к Глебу, чтобы брат не догадался об ужасной мысли!..

Мечтать об этом нельзя. Но можно написать сценарий.

– Там у «Фокса» не знают про этого американского Рубля, про профессора Рабла. Вот где настоящий сюжет, вроде «Гамлета». Только лучше: жить или не жить? Представляешь, приходит профессор и говорит: «Один из вас останется и будет жить как свободный человек, а вы сами решайте – кому жить, кому умирать»?

– А если мы… если они… если отказаться и жить дальше как жили – вдвоем?

– Тогда не получится кино. А мы же должны написать сценарий! Не сидеть же вечно в этой комнате!.. Он приходит и говорит. Юрию и Юлию. И тогда они решают разыграть между собой, кому из них жить.

– Разыграть можно здорово! Не просто жребий бросить, а в какую-нибудь игру. В шахматы.

Глеб знал, что он играет чуть-чуть лучше Борьки, но ведь они говорят о сценарии, а Юрий и Юлий должны играть одинаково.

– Шахматы в кино не смотрятся.