Борис Щербина

В кратком предисловии автор сообщает, что эта пьеса по существу является его отчетом по командировке на Чернобыльскую АЭС в мае с. г., то есть сразу же после аварии на четвертом энергоблоке станции, происшедшей 26 апреля 1986 г. Это обстоятельство обязывает автора следовать в основном реальности случившегося.

Однако при прочтении пьесы складывается впечатление, что автор вместо объективного изложения событий преследовал прежде всего одну цель — отразить сенсационность, необычность происшедшего. По-видимому, в стремлении поскорее опубликовать художественное произведение на тему об аварии в Чернобыле автор не позаботился о совершенно необходимом — не проконсультировался со специалистами — физиками, конструкторами, врачами, работниками соответствующих министерств. Отсюда целый ряд незрелых, недостаточно осмысленных, торопливых суждений и выводов. Ряд персонажей пьесы — Бессмертный (Кролик) с его по меньшей мере странной историей, Велосипедист — вор с уголовным прошлым, тетя Клава, генерал милиции — надуманные, нежизненные образы, плод фантазии автора, не имеющей ничего общего с реальной жизнью. Вместе с тем через диалоги и суждения этих персонажей трансформируется общее представление о происшедших событиях, делаются необъективные, искаженные выводы и оценки.

Использованный в пьесе прием — ведение прокурором допроса пораженных лучевой болезнью, умирающих людей — представляется неоправданно жестоким, бесчеловечным по отношению к пострадавшим при аварии. Подчеркивается неизбежность следствия, причем все это усугубляется мрачностью, безысходностью обстановки в клинике.

Как известно, среди наиболее пострадавших при аварии на Чернобыльской АЭС были только работники пожарной охраны и персонал станции, принимавшие участие в ликвидации пожара. Ни один человек из населения города не получил сколько-нибудь значительных доз облучения, не говоря уже о заболевании лучевой болезнью. У автора же в числе пораженных лучевой болезнью тетя Клава (в пьесе умирает), Велосипедист, которые не были и не могли быть на территории станции. Это уже не безобидное упущение, а серьезное отступление от достоверности событий, искажение действительности, которые могут вызвать у читателя или зрителя неверное представление о масштабах аварии. Не соответствует действительности также беспорядок и неразбериха в первые часы после аварии, о чем постоянно говорят герои пьесы.

В беседе с прокурором один из персонажей пьесы (оператор) недвусмысленно определяет причину аварии в некачественном строительстве энергоблока, в стремлении досрочно сдать его в эксплуатацию. При этом допускаются вольности такого, например, характера: “Там, под реактором, не только бетонные глыбы лежат, но, если поискать, то и парочку экскаваторов найти можно. А все ради рапорта, премии… Кому такое ускорение нужно?” Не говоря уже о том, что никакого досрочного ввода в эксплуатацию четвертого энергоблока не было (первоначальный срок ввода был установлен в 1982 г., затем переносился на первое полугодие 1983 г., а фактически блок был введен в декабре 1983 г.), такая позиция наносит вред развитию отечественной атомной энергетики.

В этом же ключе ведутся рассуждения автора о надежности оборудования атомных электростанций, об уровне их автоматизации. Такие трактовки накладывают тень на общее состояние развития атомной энергетики, на общие порядки в стране.

В искаженном виде представлено также проведение эвакуации из города энергетиков. Говорится о нерешительности, о задержке с принятием решения об эвакуации, тогда как в этой части не было никаких колебаний, все решения принимались и выполнялись своевременно и четко. Кстати, уровень радиации в г. Припяти и близлежащих населенных пунктах не требовал какой-то исключительной срочности при проведении эвакуации. Об этом свидетельствуют данные медицинского обследования эвакуированного населения.

В пьесе допущены также и другие просчеты, неточности, неверное толкование событий.

Не случайно некоторые зарубежные средства информации широко используют сведения, почерпнутые из этой пьесы, в своих публикациях. Так, например, американский писатель-фантаст Фредерик Пол, подготовивший художественную книгу об аварии в Чернобыле, в беседе с корреспондентом “Литературной газеты” говорит следующее: “Я только что закончил чтение ‘Саркофага’ — пьесы В. Губарева, поразившей меня своей силой и правдой. С интересом побеседовал с автором. Еще несколько лет назад в Соединенных Штатах не поверили бы, что такая пьеса может быть у вас поставлена. Уверен, если ее перевести и показать американскому зрителю, успех был бы огромен” (“Литературная газета” от 17декабря 1986 г.).

Вызывает недоумение позиция редакции журнала “Знамя”, которая также не сочла возможным перед публикацией пьесы получить заключения соответствующих специалистов.