Борис Щербина

— Возможно, это мое субъективное мнение, — считает Б. Мотовилов, — но несгибаемая воля и характер Бориса Евдокимовича, его цепкий аналитический ум, способность подчинить все интересам дела, непререкаемый авторитет и другие качества бесспорного лидера наиболее ярко проявились в первую ночь после аварии на Чернобыльской АЭС. Ночь принятия решения и оперативной его реализации по эвакуации населения из Припяти. Причем настолько ярко, что все остальное, продолжавшееся многие месяцы, казалось обычным, рутинным делом, просто затянувшейся командировкой, каких у нас были десятки ежегодно.

Свои впечатления о работе комиссии оставил на магнитофонной пленке академик Легасов: «Прежде всего я хочу сказать, что удачным, наверное, оказался выбор Бориса Евдокимовича Щербины в качестве председателя Правительственной комиссии. Потому что он обладал таким качеством, как обязательное обращение к точке зрения специалистов. Очень быстро схватывал эти точки зрения и тут же был способен к принятию решения. Ему не была свойственна медлительность, робость в принятии тех или иных решений…»

А что знала страна о чрезвычайном происшествии? О тревоге, которая охватывала мир? Поначалу — почти ничего. Только то, что ловилось на радиоволнах. Был обычай на Руси — слушать на ночь Би-би-си. Родная пресса, теле- и радиоканалы о Чернобыле молчали. 1 мая «Правда» известила читателей о том, что по планете шагает Первомай. «Дерзновенные планы ускорения социально-экономического развития страны… энергия замыслов…» Крохотная заметка на второй полосе: «От Совета Министров СССР. На Чернобыльской атомной электростанции продолжаются работы по ликвидации происшедшей аварии…»

«Над страной весенний ветер веет» — полоса в «Правде» 2 мая, репортажи о праздновании в столицах союзных республик: «Киев. Нежной акварельной зеленью распустившихся деревьев, алым кумачом транспарантов, бравурными звуками оркестров встретил город-герой на берегах Днепра первый день мая…»

6 мая «Правда» публикует статью политического обозревателя Юрия Жукова «Невольные саморазоблачения. Кто и зачем раздувает антисоветскую шумиху». Маститый автор озвучивал точку зрения Кремля, пытался уесть Соединенные Штаты, которые замалчивали аварии на собственных АЭС. Напоминал о первомайских демонстрациях в Киеве и Минске, цитировал комментарий телеканала Си-би-эс: «Люди в Москве изумляются, почему на Западе из-за этого так много шума».

6 мая в пресс-центре МИДа СССР на Зубовском бульваре состоялась пресс-конференция для советских и зарубежных журналистов. Выступил первый заместитель министра иностранных дел Союза А. Г. Ковалев, за ним — председатель Правительственной комиссии, заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербина. Борис Евдокимович подробно рассказал о том, что произошло 26 апреля в 1 час 23 минуты на четвертом блоке ЧАЭС, какие меры были предприняты сразу, что делается сейчас.

— Наиболее расхожей претензией стали упреки за несвоевременную информацию, — говорил он. — Согласиться с этим нельзя. Необходимо было оценить произошедшее на месте и только после этого дать информацию. 28 апреля правительствам стран была дана возможная на этот период информация.

И только 14 мая к своей стране обратился генсек Горбачев. Перед этим он звонил в Чернобыль Легасову, делился тревогами: «Уже имя Горбачева начинают во всем мире трепать в связи с этой аварией». Ничто другое, похоже, его не волновало.

— Добрый вечер, товарищи! Как вы знаете, недавно нас постигла беда — авария на Чернобыльской атомной электростанции. Она больно затронула советских людей, взволновала международную общественность…

А дальше общие слова, холодные рассуждения… Не на высоте положения, мягко говоря, оказался генсек.

Борис Евдокимович Щербина мог всю командировку провести в Припяти, в штабе Правительственной комиссии, выслушивая доклады. Понятно, и здесь опасно, но все же не так, как на самой АЭС, у взорвавшегося блока. В его характере — разобраться в существе дела досконально, понять его до конца. Поэтому он и отправился к четвертому блоку вместе с заместителем министра энергетики и электрификации СССР Ю. Н. Корсуном. Остановились метров за сто от блока. Радиационная обстановка — 70—100 бэр. Щербину и Корсуна предупредили: находиться там крайне опасно. Но они только кивнули… Тогда Борис Евдокимович предложил создать главк по ликвидации последствий аварии. И такой главк был создан.

Из воспоминаний Ю. Н. Корсуна:

«Борису Евдокимовичу дорого обошлось это посещение станции. По существу, никто не был защищен, но Борис Евдокимович был гораздо старше других. Его организм не смог побороть радиацию. И нельзя сказать, что он об этом не знал, — он понимал, чем это ему грозит, но свой долг выполнял самоотверженно. И все, кто был рядом, следовали его примеру.