Борис и Глеб

Напрашивается простое и психологически понятное объяснение: Владимир пасынка не любил, тот же помнил о своем настоящем отце и о его убийце и горел жаждой мести. Не признавая прав сводных братьев и их родителя на престол, Святополк после смерти Владимира в 1015 году решил захватить всю власть в Русской земле. Отчим показал ему в этом весьма яркий и выразительный пример, вокняжившись в Киеве благодаря вероломному убийству старшего брата Ярополка. А жертвами Ярополкова отпрыска оказались Борис и Глеб.

Это объяснение истории на шекспировский манер — личными мотивами, страстями ее участников и творцов — в действительности небесспорно. Но не будем забегать вперед и вернемся к первоистоку — к последней охоте злосчастного Люта.

На первый взгляд «Повесть временных лет» исчерпывающе объясняет и причину Олегова гнева, и начало распри между ним и Ярополком. Князья исстари страстно любили охоту, бывшую одной из любимых потех, и нарушение чужаком границ их угодий могло стоить наглецу жизни. Так и посчитал еще в середине позапрошлого столетия С.М. Соловьев, достаточно простодушно относившийся к источникам и не обремененный гиперкритицизмом и подозрительностью, присущими многим исследователям позднейших времен^{14}. Основания для доверия летописному объяснению дает древнерусское законодательство позднейшего времени (XI века) — «Русская Правда», в которой за охоту в чужих угодьях были предусмотрены весьма суровые наказания.

Охота была азартным и порой опасным развлечением, достойным настоящего мужчины-смельчака. Князь Владимир Мономах в своем «Поучении» гордо перечислял охотничьи подвиги, схватки с дикими быками — турами и медведями, наравне с ратными делами: «Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки и ноги свои повреждал — в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей. Что надлежало делать отроку моему, то сам делал — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. <…> И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах, и о ястребах заботился»^{15}.

Охота была и своего рода княжеским бизнесом, важной статьей доходов: «<…> Княжеская охота, достигавшая иногда весьма значительных размеров, хотя служила для князей предметом забавы и телесных упражнений, в то же время доставляла им большое количество всякого зверя и дичи, следовательно, и мясо для употребления, а также меха и кожи»^{16}.

В охоте участвовали загонщики, у князей имелись собаки и даже охотничьи леопарды или гепарды. В апреле 1147 года черниговский князь Святослав Ольгович подарил Юрию Долгорукому в Москве (это первое упоминание о городе) «пардуса». По толкованию Б.А. Рыбакова — это «охотничий гепард, самое быстрое животное, от которого не мог ускользнуть ни один олень»^{17}.

Разные виды охоты именовались одним общим словом «ловы». Вот как рассказывает о княжеской охоте известный историк В.В. Мавродин: «Понятие ловы в то время имело очень широкое значение. Оно означало охоту в самом широком смысле слова, включая в первую очередь все формы ловли зверей. Ловы князей представляли собой грандиозное предприятие. Существовали специальные княжеские ловчие дружины, ловчий наряд. В состав ловчего наряда входили псари, конюхи, пардусники, сокольники и др. Нам известны охоты Олега Святославича, Владимира Мономаха, Владимира Святославича (Владимира Красное Солнышко древнерусских былин), Ярослава Осмомысла, Святослава Ольговича, Даниила Романовича и других князей.

Охотничьи дружины князей Киевской Руси нередко были весьма многочисленными, не уступая в этом отношении тем дружинам, с которыми князья выходили на войну.

Охотились с собаками. Судя по фрескам киевского Софийского собора, датируемым XI—XII вв., на Руси имели распространение несколько пород охотничье-промысловых собак. На белку, куницу, горностая, вепря охотились с собакой типа лайки. Это был далекий потомок так называемой торфяной собаки, прирученной еще в каменном веке и широко распространенной в Европе в период бронзы. Собака находила и облаивала пушного зверя, задерживала кабана и медведя. Для преследования оленя служил другой вид собаки, напоминавшей борзую. На тех же фресках Софийского собора изображены собаки типа гончих. С ними “гна по звери в лес”. Охотничьих псов знает Русская Правда. За кражу ловчего пса установлен штраф 3 гривны. Характерно, что за убийство смерда или холопа уплачивался штраф всего 5 гривен (что свидетельствует не только о бесправном положении простой чади, но и о ценности охотничьих собак). Псовая охота на Руси получала все большее и большее распространение.