Борис и Глеб

Удивительным на первый взгляд кажется умолчание Ила-риона^{525}. Но даже если придавать ему такое значение, из этого следует лишь то, что Борис и Глеб не были канонизированы в первые десятилетия княжения Ярослава; но канонизация вполне могла произойти позднее, в частности после 1050 года. Л. Мюллер в осторожной форме предположил, какими были основания для отказа от этого упоминания — это якобы были Ярославовы попытки добиться канонизации отца, князя Владимира, у могилы которого, по свидетельству «Памяти и похвалы князю Владимиру», не совершались чудеса^{526}. Однако это объяснение представляется слишком рационалистичным. Кроме того, нет никаких бесспорных свидетельств, что Ярослав Мудрый добивался канонизации Владимира. Допустимо иное предположение, основанное на авторской установке в «Слове о Законе и Благодати», насколько ее можно понять. В Иларионовой проповеди все упоминания о князьях подчинены родословному принципу^{527}. О значимости этого принципа свидетельствует решимость книжника упомянуть даже имена князей-язычников Игоря и Святослава — деда и отца Владимира. Стержень заключительной «русской» части «Слова…» (Похвалы Владимиру) — генеалогический: Игорь Старый — Святослав — Владимир — Георгий (Ярослав Мудрый) — его супруга Ирина (Ингигерд) — дети Георгия и Ирины — внуки Георгия и Ирины. Упомянута еще Ольга[172], но не столько как бабка Владимира, сколько как первая княгиня-христианка. Боковые линии игнорируются. Потому и не упомянуты, вероятно, сводные братья Ярослава Борис и Глеб, несмотря на то, что если не общецерковное, то местное почитание их к моменту произнесения «Слова…» Илариона (по А. Поппэ, это годовщина дня успения Владимира, 15 июля 1049 или 1050 года^{528})[173] уже существовало[174].

Остаются непонятные сомнения митрополита Георгия в святости Бориса и Глеба. Возможно, они носили ритуальный, этикетный характер и в конечном итоге имели целью лишь подчеркнуть святость новомучеников[175]. Но не исключено всё же, что митрополит действительно не был уверен в святости братьев и сомневался в правомерности уже произошедшей некогда канонизации. Борис и Глеб не были мучениками за веру в собственном смысле слова — Святополк не побуждал их отречься от Христа, и для почитания святых братьев не было образцов в византийской агиографии^{529}. Византия почти не знала причисленных к лику святых правителей^{530},[176] хотя многие императоры были вероломно убиты соперниками-заговорщиками. В том, что митрополит мог сомневаться в святости уже канонизированных Бориса и Глеба, нет ничего невероятного, ибо церковная история знает и случаи деканонизации святых (как, например, Анны Кашинской в XVII столетии).

Но главное даже в другом. Утверждение, что при Ярославе Мудром было установлено лишь поминать Бориса и Глеба, а не праздновать их память как святых[177], полностью противоречит свидетельствам «Чтения…» Нестора и «Сказания о чудесах Романа и Давида». Как верно заметила М.Ю. Парамонова, «для авторов обоих житий, писавших буквально по следам событий 1072 г., было странным утверждение об установлении праздника святых при Ярославе в том случае, если реально это произошло в ходе более поздней церемонии»^{531}.

Распутать проблему канонизации Бориса и Глеба, казалось бы, может примирительная гипотеза: при Ярославе братья были удостоены только местной канонизации, а при его детях в 1072 году произошло уже общерусское прославление^{532}. Но строгого разграничения местного (в пределах одной епархии-епископии) и общерусского почитания в те времена, вероятно, попросту не существовало, как не было тогда ни на Руси, ни в Византии разработанной процедуры канонизации^{533}. (В России она формируется в 1540-х годах при митрополите Макарии.) Правда, не исключено (несмотря на отсутствие формального разграничения местной и общерусской канонизации), что Борис и Глеб сначала почитались только в Вышгороде, где лежали их мощи, потом в Киевской земле, и только на протяжении XII—XIII веков их почитание распространяется по всей Руси^{534}.

2 мая 1115 года мощи Бориса и Глеба были перенесены снова — из деревянной церкви в новый каменный храм, и это было великое, грандиозное торжество. Новый вышгородский храм был воздвигнут, как свидетельствует «Повесть временных лет», на фундаменте церкви, которую начал строить еще Святослав Ярославич Черниговский. При перенесении мощей святых возник спор между сыновьями Святослава Олегом и Давыдом, с одной стороны, и их двоюродным братом Владимиром Мономахом — с другой.