Борис и Глеб

— Яне нужен им — вышгородцам, киевлянам… Не выли говорили: народ шепчется на улицах, клянет меня окаянным, говорит о чудесах, о неведомо кем зажженных свечах, которые странники и охотники видят в чащобе, где брошено тело Глеба? Они признавали меня, пока я был силен. Теперь же я слаб. Я собрал множество ратников — и где же они теперь? Воевать с Ярославом — это не колоть копьями сонных и не резать поварским ножом отроков. Иноземцы, говоришь? Ярослав заключит мир с печенегами, а поляки не пойдут в новый раз на подмогу. Помнят, как убивали их на ночных постоях по городам и весям русские. Уходить надо. За русский рубеж. Болеслав не откажет в хлебе и воде своему зятю. Седлайте коней!

Ехали больше ночами, днем отсиживались в лесах, воровато и боязливо объезжали города. В деревнях посланцы князя брали запасы еды. Сам Святополк боялся появляться на людях. На третьи сутки он занемог. Начался жар. Белый платок, омоченный в воде, Святополк обвязал вокруг головы, но влаги не чувствовал. Болезнь была странной, неведомой. На глухом починке князя показали бабе-знахарке. Та дала выпить какой-то отвар, но легче не стало. Его начали неотвязно преследовать какие-то странные, бессмысленные слова: крычать телегы полунощы, рци, лебеди роспущени…

В ушах стоял непрерывный звон, будто комариная туча окружила князя. Слабело тело, руки и ноги не слушались. По коже, чудилось князю, струилась горячая смола, но вместе с тем ему было холодно, тело будто сжигал бледный адский огонь…

Святополка переложили в телегу… Крычать телегы полунощы, рци, лебеди роспущени… Он слышал голоса дружины, вдыхал горьковатый теплый запах сена. Но не видел ничего вокруг. Глаза застил черный ужас. Перед глазами стояла темнота. Из нее появлялись какие-то смутные образы. Женщина в белых одеждах вынырнула из этой тьмы. Лицо напоминало кого-то. Мама?.. Что-то трепетало, колыхалось у нее за спиной. Наверное, крылья?.. А в руках свеча… Как над телом Глеба.

Он протягивал руку и вдруг натыкался пальцами на жесткое холодное перепончатое крыло, как у летучей мыши. «Ангел или бес, — стучало в голове. — Если ангел, значит, я прощен, значит, не ад». «А-н-г-е-л», — попытался выговорить он и услышал лишь страшный полуплач-полувой. «А-а-а!» Он видел себя на постели, почему-то маленького, сморщенного, и висящий над ним меч. Он порывался бежать, а сзади слышался стук, топот… крычать телегы полунощы, рци, лебеди роспущени… За ним гнались! Гонятся!