Борис и Глеб

Созерцая Десятинную церковь, возвышающуюся на княжеском дворе, входя под ее своды, в прохладный полусвет-полумрак, создаваемый игрой солнечных лучей и мерцанием множества свечей, Борис и Глеб ощущали трепет, чувствовали причастность к миру небесному. Стоя высоко на хорах, братья, в сосредоточении молитвы, забывали, на небе или на земле они сейчас пребывают. Прежде чем они научились читать или же поняли, что читается во время службы в храме, Борис и Глеб постигали смысл Писания и сущность веры, вглядываясь в настенные росписи и лики на иконах. Мир, вопреки всему, был гармоничен и строен — его каменный образ являл эту истину.

Конечно, одно лишь пребывание в церкви и рядом с ней не превращало человека в благочестивого христианина: многие часы и дни под этими сводами провел и будущий братоубийца Святополк. Необходимы были особый дар, расположенность к искреннему приятию веры. У Бориса и Глеба они, видимо, имелись: по крайней мере, именно такими их побуждает представить агиография. Психологические реконструкции, создаваемые на основе житий, условны и даже рискованны. И тем не менее предположение, что Борис и Глеб уже в детские годы выделялись среди братьев духовной сосредоточенностью и полнотой веры, опровергнуть невозможно. Вероятно, для скептического взгляда, склонного усомниться даже в добровольном принятии смерти, в непротивлении и мученической жертве братьев, эта картина покажется надуманной и недостоверной. Но автор этих строк и не претендует на фактическую точность такой интроспекции, проникновения во внутренний мир юных княжичей.

Неизвестно, на каком языке возносились песнопения Богу в Десятинной церкви и в других храмах на Руси при Владимире. Возможно, это был греческий язык: ведь первые епископы и священнослужители были если не все, то в большинстве своем греки — выходцы из Византии, хотя, вероятно, и говорившие по-славянски. И священник Анастас — первый настоятель Десятинной церкви, и весь ее клир — остальные священно- и церковнослужители — были херсонитами. «Вопрос о масштабах использования на Руси греческого языка в богослужении в первые полстолетия после крещения страны остается открытым и, по всей вероятности (из-за состояния источниковой базы, где ничто, кажется, не предвещает и не обещает информационного прорыва), останется таковым и в будущем. Сам факт применения его на раннем этапе как литургического не вызывает сомнений уже в силу существования греческой иерархии в новоучрежденной митрополии и происхождения первых представителей киевского клира из византийского Херсонеса. <…> В то же время очень ярким свидетельством раннего распространения церковнославянского языка в качестве языка грамотности и богослужения явилась сенсационная находка в 2000 г. в Новгороде “деревянной книги” из трех досок-цер, датируемой <…> ок. 1015 г. и содержащей древнейшие славянские отрывки Псалтыри, выдавленные писалом на воске, а в многослойном своеобразном “деревянном палимпсесте” помимо текста псалмов также фрагменты Апокалипсиса и ряд неизвестных до тех пор в славянской и греческой традиции апокрифических и полуапокрифических памятников <…>»^{206}.

Эти дощечки датируются стратиграфически — то есть по времени, к которому относится культурный слой, где они были обнаружены. «Стратиграфическая датировка этого комплекта цер определяет, разумеется, время, когда они попали в землю. Время их создания если и не уходит в конец X в., то с уверенностью может быть отнесено к началу XI столетия»^{207}.

Однако даже в Болгарии, которая была крещена еще в середине IX века, на протяжении и этого, и следующего столетий — до конца так называемого Первого Болгарского царства — на богослужении, возможно, звучал греческий язык^{208}.

Как считает известный историк языка и русской культуры Б.А. Успенский, «можно полагать, что на определенном уровне образования предполагалось вообще церковнославянско-греческое двуязычие <…> церковнославянский и греческий языки противопоставлялись некнижному русскому языку». Есть свидетельства, причем относящиеся даже к более позднему времени, что церковная служба могла вестись попеременно на двух языках (Ростов в середине XIII века), сохранились богослужебные певческие книги, в которых есть греческие песнопения, записанные славянскими кириллическими буквами. Эти книги предназначались для русских певчих. Отдельные греческие фразы до сих пор сохранились в русской церковной службе: кирие елейсон («Господи, помилуй»), ис пола emu деспота («Многая лета», провозглашаемое епископу), аксиос («достоин»)^{209}.