Борис Годунов

В первой главе книги «Борис Годунов» Сергей Федорович ставит вроде бы чисто научную задачу – дать опирающийся на источники (в том числе на сравнительно недавно введенные в научное обращение документы) очерк эпохи Годунова и личности самого правителя; преодолеть «грубую и невежественную» традицию, обвинявшую этого монарха во всех мыслимых грехах вопреки фактам. Историк пишет: «Если в драме и исторической повести Борис является обычно с чертами интригана и злодея, то в этом следует видеть не столько выражение исторических убеждений авторов, сколько прием драматической концепции, творческой мысли. Но и в ученой литературе, даже до последних десятилетий, Борис у многих писателей выступает мрачным злодеем, идущим к трону через интригу, обман, насилие и преступление (Н. И. Костомаров, И. Д. Беляев, Казимир Валишевский). На этих писателей продолжает влиять та летописная и «житийная» традиция, которая в XVII–XVIII вв. пользовалась силою официально установленной «истины» и только в XIX в. стала уступать усилиям свободной научной критики». При подобной постановке вопроса Платонов фактически обязывает себя представить серьезные аргументы для «исторического оправдания»[5] Бориса Годунова. А накопление такой аргументации прямо работает на концепцию, изложенную в предыдущем абзаце; в годы работы над «Борисом Годуновым» она только рождалась, но на протяжении нескольких лет, когда создавалась «триада», эта концепция была полностью развернута. Более того, в каждой из трех книг Платонов использовал один и тот же прием: признать себя обязанным к подбору «оправдательного» фактического материала, с первых страниц заявить историческую обоснованность похвалы монарху. Во всех трех случаях Сергей Федорович строит книгу так, что отказ от «похвалы» одновременно оборачивается отказом от исторической истины, искажением фактов. Иными словами, потенциальный оппонент, еще не раскрыв рта, уже оказывается в невеждах.

Научный талант Платонова позволяет ему решить поставленную задачу блистательно. Вот краткий свод основных пунктов платоновского положительного «досье» на Бориса Годунова: во-первых, он взял власть в тяжелое для страны время и нес это бремя ответственно[6]. Во-вторых, в отзывах всех современников Бориса Федоровича (в том числе и в отзывах прямых его противников) неизменно содержится признание исключительности личных дарований Годунова[7]. В-третьих, он проявил себя как незаурядный дипломат: «Москву бранили и над нею иногда смеялись, но с нею должны были считаться. Руководитель московской политики Борис мог хвалиться тем, что заставил соседей признать возрождение политической силы Москвы после понесенных ею поражений»[8]. В-четвертых, Годунов был склонен к правосудию и гуманности: там, где Иван Грозный казнил без суда и без милости, Борис Федорович прибегал к более мягким, но достаточно эффективным мерам. В-пятых, именно его участие привело к успеху в щекотливом деле установления Московского патриаршества еще при царе Федоре Ивановиче, в 1589 г. В-шестых, стилем Годунова было «благоволение к иноземцам»: правитель искал выгод правильной, регулярной торговли с Западом, являлся сторонником «культурных новшеств» и приобретения европейских научных знаний. Предлагая читателям этот свод, Сергей Федорович везде оставался в пределах фактов, доказуемых источниками.

К доводам ученого можно добавить также и то, что при Борисе Годунове велось широкое церковное строительство, а затевались еще более масштабные архитектурные проекты. Государь много средств отдавал на создание новых крепостей. Именно в те годы, например, были возведены мощная Китайгородская стена в Москве и смоленская крепость. Южные рубежи укреплялись острогами от нападений крымских татар, шло быстрое освоение Сибири. В 1601–1603 гг. во время голода, обрушившегося на страну, правительство Бориса Федоровича, стремясь уменьшить количество смертей, организовало платные общественные работы и раздачу денег. Одно из важных преобразований, связанных с именем Бориса Годунова, – закрепощение крестьянства (при нем еще далеко не закончившееся). Позднейшие эпохи увидели в крепостном праве одно только зло. Но для конца XVI в. ограничение передвижения крестьян, их постепенное «прикрепление» к земле было вынужденной мерой. Небогатое военно-служилое сословие кормилось с земли – сравнительно небольших поместий, которые давались на условиях пожизненной верной службы государю. Условия жизни крестьян в крохотных поместьях были тяжелее, чем на просторных угодьях монастырей и аристократических вотчин. Здесь, в поместьях, на них падало большее количество трудовых и натуральных повинностей. Соответственно, крестьяне стремились перейти к землевладельцам, предлагавшим более вольготные условия. Бедное дворянство от этого разорялось, а именно оно было тогда основой вооруженных сил России, главной защитой страны, важнейшей опорой трона. Найденный выход – прикрепление крестьян к земле – усилил социальную напряженность. Но также, вероятно, добавил боеспособности московскому войску.