Борьба за жизнь

Однажды утром Дени пошел к парикмахеру. Была большая очередь. Художник сел и заметил на столе номер французской газеты. Дени так обрадовался, что сам удивился. Уже больше месяца он жил за границей и чувствовал тоску по родной земле. Газетный листок доставил ему большое удовольствие. Он взял его и стал просматривать. Художник совершенно погрузился в чтение, ему казалось, что он дома, рядом с Полем. В номере был помещен отчет о первом заседании суда по делу о фальшивых чеках. Ознакомившись с политическими новостями, Дени перевернул газету, пробежал страницу и дошел до известий из зала суда. Окружающие увидели, как человек с газетой вдруг подскочил, широко раскрыл испуганные глаза, побледнел и задрожал всем телом. Было похоже, что странный субъект спятил. Дени не отрывал глаз от прыгающих строчек. Лицо его исказилось, из горла вырвался хрип.

— Неправда! Поль этого не делал! Неправда! — закричал он.

Вскочив и увидев, что с него не спускают глаз, Дени бросился к одному из сидящих, наклонился и с угрозой закричал прямо в лицо:

— Клянусь, это неправда! Все подстроено! Слышите?! Подстроено! И именно вы подстроили! Убью вас, убью… сейчас же… немедленно… Негодяй, мерзавец, вор!

Среди посетителей только один понимал по-французски, но всем и без того было ясно, что субъект угрожал расправой. Пошли за полицией. Она прибыла в тот момент, когда Дени схватил свою жертву за горло, а остальные пытались его оттащить. Бедного художника пришлось связать — алкогольный бред утроил его силы.

Дени отвели в комиссариат [164], а затем отправили в сумасшедший дом. Там на него надели смирительную рубашку и посадили в изолятор. В кармане нашлась карточка отеля. Известили Мели, та уже начала беспокоиться и искать Дени по соседним улицам и барам. Она только что вернулась, когда появился полисмен. Сначала певица подумала, что речь идет о пьяном дебоше. Но, навестив Дени в изоляторе, из его бессвязных слов, которые для окружающих не имели никакого смысла, поняла, что несчастный узнал о суде.

— Ах, это ты, — накинулся Дени на певицу, — негодяйка, преступница… Теперь я понял… Вы с Виктором состряпали… Убью мерзавку! И того подлеца тоже…

Встревоженная Мели тут же ушла, не медля собрала чемодан и в тот же день отплыла в Португалию.

Дени оставался в стенах сумасшедшего дома много месяцев. Никто не обращал внимания на его речи. Он всех обвинял в воровстве и грозился убить каждого, кто к нему подойдет.

ГЛАВА 33 КОНЕЦ РОКОВОЙ ЛЮБВИ

Дени помешался. Во время нередко посещавших его приступов ярости он бился головой о стены изолятора. Бедняга потерял память, не понимал, что у него спрашивали, не мог сказать, кто он и откуда. Впрочем, в приюте им особенно не интересовались, лечили небрежно, потому что о нем никто не справлялся. Так художник прожил год. К концу этого срока в состоянии больного наметилось значительное улучшение. Сознание постепенно возвращалось. В моменты просветлений больной спрашивал, почему он здесь находится, пытался восстановить цепь событий, приведших его в приют для умалишенных. Казалось, он вот-вот все вспомнит, но бедняга снова впадал в безумие. Его немощная память, как тяжко раненный человек, пыталась восстать, чуть приподнималась и снова погружалась в небытие. Все же дело двигалось. Сначала вспомнились самые недавние события, словно кинопленка его жизни прокручивалась назад. В один прекрасный день туман рассеялся, и Дени вновь обрел себя. Он был здоров, по крайней мере, на какое-то время.

Художник вспомнил сцену у парикмахера, газету с сообщением о процессе над Полем, вместе с Виктором обвиненным в воровстве. Художник сердцем знал, что приемный сын невиновен, что Виктор и Мели сплели какую-то хитрую сеть.

Как после долгого сна теряешь представление о времени, так художник не знал, какой сейчас месяц и год. Его перевели из изолятора в палату и постепенно давали все больше свободы. Дени узнал у служителей, какой теперь месяц и как долго он находится в лечебнице.

Иногда ему хотелось рассказать все, что он знал и о чем догадывался, но несчастный боялся, что его опять посчитают сумасшедшим, а он хотел скорее выбраться отсюда. Поэтому Дени молчал и о Поле, и о воровстве, в котором того обвиняли. Но ему необходимо было знать, чем кончился процесс, нашли ли виновного, оправдали ли его сына. Никто не мог его просветить, и Дени жил в тоске и тревоге. «А Мели, — думал он, — где она?» Художник не помнил, чтобы видел ее в больнице, в течение года его никто не навещал. Он подумал было написать господину Отмону или Годри, но, поразмыслив, решил приехать и застать их врасплох — так они скорее скажут правду. Да и не спросишь и не расскажешь всего в письме, ведь переписка больных контролировалась администрацией. Чувствуя, что в деле есть какая-то тайна, Дени не знал, на что решиться.

Но все уладилось само собой. Однажды утром ему принесли вещи вместе с часами и бумажником, в котором у него было шестьдесят франков. Тем же вечером Дени оказался в Париже.