Борьба за жизнь

Дени добился от Поля подробного рассказа об издевательствах мачехи. Художник впал в ярость, но тем не менее не прогнал Мели, как сделал бы еще четыре месяца назад.

Приемный отец отличался добротой и вспыльчивостью. Как часто бывает у таких людей, он был слабохарактерным и непоследовательным. Чаще всего Дени действовал под влиянием минуты, а любовница уже успела привязать его к себе силой привычки.

Дени устроил ужасную сцену, заставил сожительницу поклясться, что та оставит ребенка в покое, и… простил.

Поняв, что сила на этот раз не на ее стороне, и боясь действительно получить обещанную взбучку (Дени был скор на руку), Мели затаилась, но ненависть ее лишь возросла.

Так или иначе, Поль получил некоторую передышку.

В первое же воскресенье художник нарядил мальчика в лучший костюмчик и увел с собой. Обычно в выходные дни Дени веселился, как школьник, в этот же раз был серьезным, даже торжественным.

— Куда мы идем, папа? — спросил ребенок.

— В Банье, малыш.

— Ах, на кладбище… к маме… — по щекам Поля, привыкшего плакать про себя, покатились тихие слезы.

— Раз уж ты все знаешь… Я хотел, чтобы ты немного подрос… Да эта негодяйка разболтала…

Мужчина и мальчик молча продолжали путь и пришли наконец в южный сектор кладбища в Банье.

Вдову Бернар захоронили в общей могиле. Но у парижан очень развито чувство уважения к мертвым, и Дени поставил на холмике скромный деревянный крест. А еще он подарил небольшую сумму смотрителю, чтобы тот не давал бедной могиле зарасти травой. Так что посетители нашли ее прибранной.

Художник поставил мальчика на колени и сам встал с ним рядом. Покопавшись в памяти, он извлек оттуда несколько полузабытых молитв и тихонько шептал их, в то время как ребенок рыдал, не в силах справиться с нахлынувшей болью.

— Мамочка, дорогая, милая мамочка!.. Мы больше никогда не увидимся… — бессвязно выкрикивал сиротка сквозь слезы.

— Я люблю и всегда буду любить тебя, мой мальчик, она завещала тебя мне, и я сделаю все, чтобы ее заменить, — торжественно произнес Дени.

У подножия креста в первых теплых лучах апрельского солнца проклюнулось и распустилось изысканным подснежником невесть как попавшее сюда одно-единственное семечко. Поль сорвал цветок и прижал к губам, словно впитывая с нежных лепестков последний поцелуй, последнее «прости» умершей.

Это были первые счастливые мгновения в жизни ребенка. Горькое счастье! Но необходимое и дорогое, как глоток живительной влаги для детской души, столь рано познавшей боль и жестокость.

Весна и лето прошли сравнительно спокойно. И дома, и в школе Поль успешно работал, к удовольствию учителей и приемного отца. Мели полнилась ненавистью, но не особенно досаждала приемышу, выжидая, когда сможет совсем от него освободиться. Дени принимал худой мир в своем доме за чистую монету и надеялся, что дальше будет лучше.

В конце осени баржа вернулась на зимовку на свое место возле моста Сен-Пер, и Поля на целую неделю отпустили в семейство Биду. Можно представить себе, как радовался бедный мальчик, как был счастлив вновь оказаться в атмосфере сердечной любви и дружбы!

Марьетта выросла и похорошела. Она по-прежнему оставалась любимой названой сестренкой сироты. Дети испытывали друг к другу глубокую привязанность. Летняя разлука только усилила это чувство, и теперь, счастливые и серьезные, они строили планы на будущее.

Так прошли зима, весна, и снова настало лето. Жизнь каждого постепенно входила в какое-то русло. В существовании Поля были волнующие моменты — поездки на кладбище, уход и возвращение шаланды, распределение наград в школе, когда сияющий и гордый папа Дени надевал на головку ребенка венок и целовал его.

Мели затаила в душе черные чувства и намерения, ожидая своего часа, как кошка у норы мышонка.

Дени по-прежнему работал не покладая рук. Но художник стал попивать, в чем Мели его всячески одобряла и поддерживала, имея, конечно, какие-то свои цели.

Полю должно было исполниться десять лет. Для своего возраста мальчик был высоким и крепким, так что ему легко давали двенадцать. Это послужило для Мели поводом заявить однажды, что пора отдавать мальчишку в обучение ремеслу. Он уже достаточно поучился в школе, ест и пьет за двоих, времена теперь тяжелые, и вообще, он в семье чужой, приемыш, и нечего с ним нянчиться.

Художник был против.

— Он слишком юн, — возражал Дени. — К тому же Поль так хорошо успевает, что хотелось бы учить его дальше.