Борьба за троглодитов

В пути ведем расспросы о мумие и его поставках эмиру Бухарскому. А в одном кишлаке от седобородого статного муллы получили в дар три драгоценных кусочка этого зелья (которое позже попало на анализ к московским химикам). Главная же моя задача состояла в том, чтобы познакомиться с природными условиями Каратагской долины. Побывали мы, например, в ущелье Дузах-дара, на которое указывали Г. К. Синявский, Б. М. Здорик и местные чабаны, как на убежище одами-явои (диких людей). И в самом деле — почти замкнутое, густо заросшее ущелье; превеликое множество алычи, есть яблоки, шиповник, орех, миндаль, боярышник, ежевика, много чухры (ревеня); в текущей по дну ущелья речке есть зеленые жабы, рыбки. В верхней части ущелья водятся медведь, кабан, рысь, волк, куница, лисица, барсук, дикобраз. А боковые саи забиты такой густой и буйной растительностью, что никакой техники не хватило бы сквозь нее пробиться. Посетили мы и другие боковые ущелья — Тимур, Янгоклик — и лежащие в них горные озера. Левый берег озера Парьен-Куль, где молва отмечает давнее обитание семьи диких людей, оказался сказочно богатым и растительностью и норами сурков, к тому же изолированным от людей с одной стороны буйствующей рекой, а с другой — высокой грядой не имеющих перевалов гор. За исчерпанием времени и запасов мы не вышли на противоположный склон Гиссарского хребта, хотя к окрестностям озера Искандер-Куль тянут собранные сведения о семьях диких людей.

С точки зрения выяснения природной среды разведка дала вполне положительный прогноз: условия для обитания реликтовых (пережиточных) палеоантропов благоприятны. Еще за два года до нее, а тем более по возвращении я пробовал сначала в Душанбе, позже в Ташкенте поинтересоваться в научных учреждениях тайной мумие. Но при всякой попытке прикосновения она уходила куда-то на дно. В древних иранских сочинениях удалось вызнать, что лекарство это бывало двоякого рода, вернее, одним именем называли два разных снадобья. Одно особыми приемами изготовляли из дикого человека, другое — суррогат — собирали в скалах и пещерах. Но мои наезды и письма вызвали странный поворот событий. Сначала знатоки народной и табибской медицины вопреки очевидности заверяли меня, что ничего и не слышали о мумие. А через пару лет, как кость, было выброшено публике шумное открытие: в горах Узбекистана и Таджикистана обнаружено целебное минеральное вещество, именуемое мумие. Его лечебные качества были экспериментально проверены. Впрочем, скоро я узнал, что химикам и геологам это видоизменение нефти — альгариты, отдаленное подобие горного воска, — озокерита, — хорошо известно. Да меня этот вид мумие и не интересовал ничуть. Разве лишь в том аспекте, что его сенсационно рассекретили какие-то недостижимые для меня круги, тем самым отводившие от следа к более священному лекарству.

Древние рукописи по восточной медицине со временем расскажут историю подлинного мумие полнее, чем узнал я. Но уже удается выделить три этапа, три школы: древнетибетская медицина, средневековая персидская медицина, арабская медицина. Во всем этом важно, пожалуй, одно: раз промышляли лекарством, значит умели промыслить и сырье — живых или мертвых ми-е.

А вот совсем другое детективное происшествие — шахматный ход, сделанный невидимой рукой. В январе 1962 г. мне позвонили: на Памире, близ афганской границы, убито что-то, может быть снежный человек, может быть обезьяна; труп доставлен в Душанбе. В тот же день мы с Я. К. Головановым вылетели в столицу Таджикистана. Труп находился на противочумной станции, со всеми положенными предосторожностями мы были допущены. Это был довольно крупного размера макака-резус, самец. Следы от ошейника и состояние ладоней говорят, что он попал сюда из неволи. Кто, с какой целью завез его сюда и тайно выпустил? Никакой инфекции не обнаружилось. Приходит на ум: какие-то люди думали так пресечь интерес к снежному человеку. Смотрите — просто обезьяна! Я, может быть, и стал бы предметом насмешек, если бы счастливо не оказался сам первым экспертом и не сказал корреспондентам: «Нет ничего общего — это не снежный человек».

Но мои личные экскурсии в Среднюю Азию лишь несколько обогатили то обобщение, которое складывалось у всех нас на основе разнообразных показаний и раздумий над картой. «Была поймана самка с детенышем, детеныша убили, а самку мулла велел отпустить». «Мулла запретил убить». «Мулла велел не рассказывать». Таких заметок скопилось много. Да и вся опросная работа в разных районах укрепляла представление, что на нашем пути стоит невидимое препятствие. Реликтовый гоминоид окружен старинными поверьями и суеверными страхами, даже страхом упоминания и рассказа. А все это опирается на инструктаж, идущий от мусульманского духовенства. В Душанбе я дважды нападал на след книг, содержащих сведения о диком человеке, но обладатели их, муллы, отказали моим ходатаям, причем один из них объяснил: «Этого неверные не должны знать».