Борьба миров

— Но те, которые хотят избежать рабства, должны быть готовы на все. Я готов на все. Ведь не все люди, пожалуй, способны превратиться в диких зверей? А нужно именно превратиться в диких зверей. Я потому и приглядывался к вам. Я сомневался в вас. Вы худой и тощий; я ведь не знал, что это вы; не знал, что вы были заживо похоронены. Все люди, жившие в этих домах, и все жалкие маленькие клерки, которые жили там, дальше, на этой улице, ни на что не годны. У них нет ни мужества, ни гордых помыслов, ни гордых радостей. А без этого мужчина — не мужчина, а трус и размазня. Они вечно торопятся на службу, — я видел их сотнями. С завтраком в руке, они бегут, как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд, на который у них есть сезонный билет, труся, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в дело; потом спешат назад, боясь опоздать к обеду; после обеда сидят дома из страха перед темными улицами; живут с женами, которых выбрали не по любви, а потому, что целились на приданое. Жизнь их застрахована и обеспечена от несчастных случаев. А по воскресеньям они опять празднуют труса, размышляя о том, что их ждет за гробом. Как будто ад создан для кроликов! Для таких людей марсиане прямо благодетели: хорошенькие просторные клетки, сытный корм, порядок, никаких неприятностей. Побегав на пустой желудок с недельку по полям и лугам, они сами придут и позволят себя поймать. А немного спустя даже будут очень довольны. Станут удивляться, как это они раньше жили без марсиан. А этих ресторанных героев, сердцеедов и певцов я очень хорошо себе представляю, — сказал он с каким-то мрачным удовольствием. — Среди них заведутся разные сантименты и всякие там религии. Я в своей жизни видел целую кучу вещей, которые по-настоящему стал понимать только за последние дни. Найдется много людей, тупых и жирных, которые спокойно примут новый порядок вещей. И много других, которых будет мучить сознание, что все это несправедливо и что надо что-нибудь сделать. А когда множество людей чувствует, что надо что-нибудь сделать, слабые и те, которые сами ослабляют себя всякими сложными рассуждениями, непременно выдумывают какую-нибудь никчемную религию, весьма благочестивую и возвышенную, и начинают проповедовать покорность угнетению и воле господней. Вам, вероятно, тоже приходилось видеть нечто подобное. Энергия трусов всегда обращается в эту сторону. В клетках будут распевать псалмы и гимны и разводить всяческое благочестие. Он помолчал.

— Может быть эти марсиане сделают кое-кого из людей своими любимчиками, обучат их разным фокусам — кто знает! Может быть вдруг им жалко станет какого-нибудь мальчишку, который вырос и которого надо убить? Некоторых они, может быть, приучат охотиться за нами…

— Нет! — воскликнул я. — Это невозможно! Ни один человек…

— Зачем обольщаться? — перебил артиллерист. —

Найдутся люди, которые с радостью будут делать это. Глупо думать, что это не так.

И я вынужден был с ним согласиться.

— Попробовали бы они за мной поохотиться! — продолжал он. — Попробовали бы только! — повторил он и смолк в мрачном раздумье.

Я сидел, размышляя о его словах. Я не находил ни одного возражения против доводов этого человека. До вторжения марсиан никто не решился бы оспаривать мое умственное превосходство над ним: я — известный писатель на философские темы, он — простой солдат, а теперь он так точно охарактеризовал положение, которое я едва осознал.

— Что же вы намерены делать? — спросил я наконец. — Какие у вас планы?

Он, видимо, колебался.

— Ну, я представляю себе это так, — сказал он. — Что нам остается делать? Нужно придумать такой род жизни, чтобы люди могли существовать, кормиться и в относительной безопасности выращивать детей. Да, погодите немного, я выскажу яснее, что, по-моему, надо делать. Те, которых приручат, станут похожи на обыкновенных домашних животных; через несколько поколений это будут крупные, красивые, откормленные, глупые скоты. Но мы, решившие остаться на свободе, рискуем совсем одичать, выродиться в больших диких крыс… Вы понимаете, я имею в виду жизнь под землей. Я много думал о канализационной сети. Разумеется, те, которые не знают, что это такое, воображают себе всякие ужасы. Под одним Лондоном канализационные трубы тянутся на сотни километров. Несколько дождливых дней — и в пустом городе все трубы прочистятся. Главные трубы довольно просторны, воздуху в них тоже достаточно. Потом есть еще погреба, склады, подвалы, откуда можно провести к трубам потайные ходы. А железнодорожные туннели? А метро? Ну что? Теперь вы смекнули? Мы составим целую шайку из ловких, способных людей. Мы не станем подбирать всякую дрянь, какая только попадется. Слабых будем выбрасывать.

— И меня тоже выбросите?

— Ну вот! Стал бы я тогда рассуждать с вами?

— Не будем спорить об этом, продолжайте.