Сегодня мы получили сцену из нового романа Кристины Лорен, «Прекрасный Секрет». Руби – одна из ярких молодых инженеров в лондонской компании, но когда речь заходит о ее коллеге Найле – мужчине, которому была чужда романтика со времен его развода несколько лет назад – Руби превращается в желе. Закрытого и мало общительного Найла необъяснимо тянет к Руби, но ему тяжело собраться с духом и сделать первый шаг. В этой сцене Найл фантазирует на тему «что если» в довольно интимном ракурсе.
Наслаждайтесь!
***
– Ну и что ты за идиот? – спросил я у своего отражения в зеркале ванной. – Ты мог бы поцеловать ее. Наслаждаться ею сегодня вечером. По крайней мере, мог бы попросить ее об этом.
Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох через нос. Ощущал себя так, будто моя кожа горела огнем, и стоило уже решиться либо направиться в душ, не снимая одежды, либо ворваться в ее комнату, и я не был уверен, каким образом эти ощущения рассеялись. Клянусь, что я мог вспомнить каждый раз, когда она сегодня улыбнулась или хохотала, запрокинув голову и закрыв глаза. Руби, казалось, наслаждалась каждым крохотным мгновением своей жизни. В ней было что-то заставляющее меня хотеть быть рядом, поставить ее на пьедестал и греться в потоках ее энергии и раскованной сладости.
«Скажи что-нибудь грязное, – сказала она. – Расскажи мне о самой сумасшедшей и порочной вещи, о которой ты когда-либо думал. Лиши меня дара речи».
Подойдя к шкафу, я снял себя пиджак, рубашку, галстук. Повесил одежду, ощущая себя перегретым, слишком чувствительным и дошедшим до такой критической точки, что вот-вот мог бы взорваться. И еще дураком, на самом деле. Руби не сказала бы мне «нет», если бы я шагнул вперед, обхватил рукой ее прекрасное лицо и поцеловал. Она, наверное, не отказала бы, если бы я просто попросил ее: «Заходи и покажи мне, как воплотить все это в реальность, сейчас же. Я боюсь, что испорчу это».
Потому что, откровенно говоря, я бы никогда не взял такой барьер.
Профессионально, да: я беру себя в руки и двигаюсь туда, куда хочу. Но моя личная жизнь словно застыла на месте. Когда нам было по шестнадцать, Порция нашла меня в лесу недалеко от дома и предложила мне ее поцеловать. Когда нам было по восемнадцать, она сообщила мне, что готова заняться любовью. Вполне в ее духе было не удержаться и рассказать обо всем своей маме, и будучи представителями семейства Виндзор-Локхарт, ее родители немедленно потребовали, чтобы мы поженились. И начиная с того момента, все разворачивалось довольно покорно: грандиозная свадьба, квартира, деньги на которую одолжил ее отец (и я отдал их четыре года спустя), машина, собака и брак, фундаментом которого было требование.
Ничего такого я больше не хочу.
Вместо этого – новый план. Мне хотелось бы открыть в себе эту сторону – тайную и секретную, что дремлет так давно: романтика, страсть, отчаяние найти кого-то, с кем пуститься в самое дикое приключение, которое у меня когда-либо было – и не позволить ей соскользнуть назад в вежливость, удобство и рутину.
Если бы Руби захотела, чтобы я открылся, я бы сделал все возможное для этого.
Я бы хотел попросить ее обо всем, чего хочу с ней.
Я бы хотел научиться игре.
Хотел показать, что мог бы дать ей то, в чем она нуждалась.
Вместе со всем этим я ощущал, как меня наполняет расслабление, и я в одних боксерах сел за стол, намереваясь разобраться со всем этим геморроем голосовых сообщений из лондонского офиса. Вытащив маленький диктофон, я сделал голосовые заметки после каждого из них, что требовало немедленного следующего действия, с которым мог справиться мой помощник, если будет обеспечен всей информацией. Но только после пятнадцати сообщений мой ум забрел назад к тому ужину.
Привычка Руби улыбаться, зажав кончик языка между зубами, в сочетании со сладостью ананасового сорбета почти оглушила меня от возросшего любопытства: ее язык был холодным? Прохладным и сладким? Нравилось ли ей, чтобы ее язычок сосали и лизали?
Как бы это ощущалось, если, попробовав сорбет, она облизала бы меня, и ее прохладный язык скользил вокруг…
Я позволил себе представить Руби у себя на пороге, одетую в шелковые шортики и топ для сна, со ставшими твердыми горошинками на ее груди, с плавным изгибом нешироких бедер. Она входит, держа в одной руке стакан ледяной воды, а другой упирается мне в грудь и толкает в сторону кровати.
– Не садись, – предупреждает она.
Я молча киваю. На мне только боксеры, а она ничего не говорит и даже не целует меня; но она зажимает этот розово-мармеладный язык между своих зубов, улыбается и опускается на колени, по пути стащив с меня трусы.
Я стянул боксеры со своих бедер, позволяя сформироваться этой фантазии.
Я с твердой, тяжело выпирающей толщиной перед ней и, замерев, наблюдаю, как она кладет кусочек льда в рот, посасывает его и поглаживает им по моему животу и бедрам.