Бонус 2. Две полоски

Уже не стесняясь я всхлипнула и с силой потерла глаза. Посмотрела на тесты, потом на моего любимого, единственного на всем свете мужчину. Если честно, еще и понятия не имела, что чувствую конкретно, но вот то, что этого как-то невообразимо много для меня одной — это совершенно точно. Протянула руку и подцепила мизинец Арсения своим, нуждаясь сейчас в любом контакте с ним. Он стремительно дернул мою руку к себе и сжал в своей ладони. Смотрел в ответ не отрываясь, его рот дергался, будто он не был уверен, можно ли уже улыбнуться или что нужно сказать, а кадык ходил ходуном от того, что Арсений шумно сглатывал. Ну и у кого теперь глаза на мокром месте?

Арсений.

Вопрос: делает ли меня чертовым троллем то, что мне так нравятся все те эмоции, которые вызывает у моей Васюни ее проигрыш в споре о беременности? Нет, я не конченый придурок и не враг самому себе, чтобы наслаждаться ее раздражением, испугом или дразнить на полном серьезе. Но выражение краткой растерянности после упорного полного отрицания… Да-а-а, это просто нечто. Хотя был момент, когда мои яйца поджались. Пару секунд моя жена смотрела невидяще-потрясенно, с отчетливо читаемым оттенком паники. Вот когда все страхи, сопровождавшие становление наших отношений, вынырнули опять из глубины сознания, куда я их бодро и, казалось, окончательно запинал после свадьбы, и вцепились в мою задницу… ну, и прочие довольно ценные части тела. Что, если я опять начал давить на Василису, постоянно заводя разговоры о ребенке, и даже не заметил этого? Может, я неправильно считал гребаные сигналы? Истолковал неверно какие-то, мать их, знаки? Облажался, выбрав не то направление? Первый раз, что ли? Если так, то когда? Неужели я так сильно хотел окончательно привязать Василису к себе, что зарвался и пропустил хренову вспышку-предупреждение? И, млять, сколько вопросов могут успеть бомбануть в башке у мужика за те секунды, пока у его любимой женщины бесконечно медленно сменяется выражение лица при виде четко проявившихся двух полосок на тестах. Прямо всей шкурой и костями ощутил это перемещение из зоны «полный капец» в «охренеть, как все супер».

Знаю, что до идеала — мужчины-мечты каждой женщины — мне как до Солнца. Но, сука, я ведь и не хочу быть им ни для кого, кроме Василисы! У меня есть недостижимый пример в виде моего отца и Марины. До этого сдержанного достоинства, невыпячиваемой красоты глубочайшей близости и какой-то с ног сбивающей трепетности между ними, несмотря на возраст и проведенные вместе годы, кому угодно расти и расти. Но ведь пример совсем не значит, что ему нужно следовать кропотливо, буквально отзеркаливая, пытаться воспроизвести до последней мелочи. И, между прочим, нашим родителя совсем не потребовалось в итоге иметь хоть одного совместного ребенка, чтобы создать это их потрясающее чудо понимания с полувзгляда или даже мысли. Из чего растут ноги у вопроса номер два: делает ли мое желание привязать Василису к себе с помощью живой души с нашими общими генами неуверенным или недостаточно состоятельным как мужчина в целом? Правильно ли вообще усматривать в ребенке некий цемент, железобетонный мост, связующий наши души навечно, а значит — в какой-то мере и рычаг моей манипуляции ее привязанностью? Во-о-о, понесло!

Да какая, к хренам, разница теперь, когда увидел эту улыбку, которую не забуду во веки веков! Она расцветала на лице любимой медленно, будто с огромным трудом пробиваясь на поверхность. Как-то почти пугливо, будто, вздохни чуть не так, и спрячется снова безвозвратно. Все равно что наблюдать за тем, как медленно, но неуклонно открываются лепестки лесной ромашки на рассвете, откликаясь на первые лучи солнца. Кайф, не сравнимый даже с сексом, а уж он-то у нас был чем-то за гранью даже моих разнузданных фантазий, несмотря на прошлый опыт.

Трясущейся рукой Василиса провела по разложенным перед нами тестам, будто желая еще раз убедиться в реальности их существования, и посмотрела на меня, вопрошая, выискивая, обескураживая. Есть ли в моем ответном взгляде и наверняка придурковатой улыбке то, что она ищет? Никогда в жизни не надеялся так неистово, что да.

— Сеня, ты рад? — В смысле рад? Онемел и не в состоянии ничего каркнуть — это достаточно рад?

Промычав нечто почти нечленораздельное, закивал, как заведенный, без остановки, чтобы никаких уж сомнений не осталось.

— Тебе не страшно?