Бонсай

И ты права. Может, я не написал бы тебе, если б ты не написала первая. Но вот я пишу и пишу, потому что хочу писать. Ты говоришь: молчать — плохо, и это тоже верно. Ведь и молчание искажает, создает путаницу, и едва ли не больше, чем слова. Думаю, нам надо попробовать переписываться даже тогда — а может, в особенности, — когда это труднее всего, чтобы придать друг другу силы и таким образом получить немного радости и счастья от этой любви — от ее боли. А иначе в чем же ее смысл?

Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, только скажи! Не скрывай. Больше нет причин для страхов или мистики. Каким я был идиотом все эти годы, что боялся нашей любви. Боялся, что она меня разрушит, а если поддамся, то и тебя. Теперь страх исчез. Боль приходит и уходит, но, если у боли отнять страх, она принимает другую форму. И то, во что она превращается, не трагедия и не романтика, не комедия и не пустота — нет, нечто совершенно отличное от этих ярлыков».

Не знаю, обнаружил ли Стефан письма Йона. Во всяком случае, он ничего не сказал. Я бы так хотела ему их показать, поделиться с ним. Но думаю, ему это не понравится. Для него очень важно, чтобы мы не трогали друг друга, не выясняли, кто чем занимается и с кем.

3/7. 66

У меня появилось любимое место. Называется бар «Тунис». Я хожу туда, потому что там много иностранцев. Мне нравится говорить с ними и слушать, как живут люди в далеких странах. Все они много путешествовали, повидали мир. Я многое от них узнаю. Теперь, когда я бросила учебу (к вашему большому огорчению), этот бар стал моим университетом. Сижу с минералкой, денег у меня мало, цены на напитки в ресторанах высокие, но не отказываюсь, если угощают.

В субботу ко мне подошел один иностранец и вежливо поинтересовался, нельзя ли ему присесть за мой столик и угостить меня. Вернувшись с бокалом, он положил свою руку поверх моей и спросил, не хочу ли я пойти к нему домой? Разве не видно, что я замужем? И почему он выбрал именно меня, а не какую-нибудь другую женщину, которая ждет, когда ее пригласят на танец, вырвут из однообразной действительности, ждет, когда исполнится ее мечта о близости и верности?

Он ответил, что уже спрашивал нескольких дам, и они ему отказали, и он едва осмеливался глядеть на меня, так не хотелось ему снова просить незнакомую женщину об одолжении побыть его гостьей. Но ему показалось, что я сама доброта. Вот уж не знаю, как ведут себя те, кто добр, заметила я, избегая смотреть ему в глаза.

Я отправилась к нему домой. Исключительно потому, что он попросил, и еще из-за его печальных глаз. Он жил под самой крышей, в крошечной двенадцатиметровой комнатке с дощатыми стенами (вы наверняка покачаете головой, представив себе это). Предложил мне чаю и пирожных и поставил музыку, она мягкими спиралями потянулась к потолку. Мы сидели на полу, на больших пестрых подушках. Из мебели была только кровать.

Я спросила из любопытства, чего он от меня хочет. Почему я вообще сижу с ним и слушаю странную музыку? Он сказал, что сошел на той же остановке, что и я, и последовал за мной в «Тунис». Он всячески пытался пообщаться с моими соотечественниками, но дальше поверхностных знакомств дело не шло, и все они вскоре кончались ничем. Поэтому он похитил меня и будет держать на своем чердаке столько, сколько нужно, чтобы узнать меня как следует, по-настоящему.

Он так комично произнес «похитил» со своим иноземным выговором, что я громко рассмеялась. Но быстро стала серьезной и сказала, что меня не надо было похищать. Я останусь у него по своей воле. Я не боюсь чужаков. Сама чужая в большом городе, просто это не так сильно бросается в глаза, потому что выгляжу как все остальные, но на этом сходство кончается. Я сразу опознала неуклюжий язык его тела, беспомощно жестикулирующие руки — характерную черту непосвященного. Иностранцы для меня — родственные существа, надеюсь, в будущем их станет больше, чтобы я смогла чувствовать себя как дома. Еще я сказала, что как-то переспала с одним африканцем. Мне проще любить совершенно постороннего человека, нежели разговаривать со знакомыми. Пусть не думает, что я шлюха, хотя добровольно пошла с ним, так что не надо держать меня взаперти. Потому что никто не должен быть настолько одинок.

Мне знакомо одиночество в чужом городе, сказала я, а теперь наконец появился кто-то, с кем можно поговорить, кто для меня как духовник за черной тканью, так что пусть не думает, что легко от меня отделается. Я не так невинна, как кажется. У меня было много любовников. Хотя мой муж для меня — всё. А теперь лучше ему прервать меня, заметила я, иначе выболтаю о своем браке больше, чем нужно, и начну сплетничать о муже. А это все равно что плюнуть на Бога.