Бомж

А вместо ужина пригласили меня в стоматологический кабинет. Врач, как я понимаю, у них на договоре и приезжает после основной работы. Вполне милая тетка. Сдобная такая, вся очень чистая.

— Слушайте, — говорю, — я все давно проходил. Пломбы ваши вывалятся через неделю. Зубы вы дерете на экономии наркоза. Запишите мне что хотите и отпустите с миром, а?

Ошибка в том, что я улыбаюсь женщине как крутой обаяшка, а появляется оскал на битой бомжовской харе. И это несоответствие мешает им проникнуться симпатией ко мне.

— Замолчал и открыл рот, — приказала милая тетка. — Долго мучить не буду, не трясись. Вот сюда, — потыкала зондом, — одну пломбу, и этот шпенек, — постучала зондом, — сейчас удалю.

Я могу встать и уйти, но тогда меня сразу выгонят. А я хочу передохнуть тут немного.

— Сейчас сделаю укол, не бойся, больно не будет.

Пока она сверлила, у меня правая половина губ занемела. Так что вынула она мое гнилье без малейших ощущений. Ладно, спасибо.

А наутро отвечал я на вопросы в канцелярии: где когда родился, образование, при каких обстоятельствах утерял документы. И по образцу заполнял анкету и писал заявление на паспорт и на временную справку вместо него. У них сбоку два стола, нас таких трое каракули выводили. А вот служащий этот был, канцелярист — ох же сучок, ох же и сучонок! Молоденький, лет двадцать с небольшим, тщедушненький, костюмчик дешевенький, галстучек паршивенький, явно на нищую зарплату концы сводит. И спесив — аж на губах кипит! Смотрит мимо глаз, говорит в сторону, фразы не оканчивает — чтоб ты его переспросил подобострастно, а он на тебя презрительно цыкнул. Начальник он здесь, ты понял?

— Сынок, — говорю ему ласково, — а пошел бы ты на, и в горлышко тебе, чтоб голова не болталась, а то шейка тонкая. Ты че злой — девки не дают? Так таким и не дадут, они веселых любят, а ты себя онанизмом истощаешь, верно же?

Ребята не гогочут. Ни фига меня не поддержали. Мимо смотрят. Ну холопское семя.

А он — Вадим Сергеевич, ты понял, тля? — даже в лице не изменялся. Дверь открыл и спокойно в коридор сказал:

— Никита, здесь пациент буйный, на оскорбления перешел.

А было Никите лет за тридцать, и сложением был он кубик. Стрижка короткая, а на лице — сдерживаемая злоба. Тоже зол на жизнь свою скудную. Вообще среди социальных работников, я давно заметил, много злых людей. Я понимаю: их жизнь задолбала, зарплаты нищие, начальство сволочи, работы не продохнуть, ублаготворяй шваль разную — и вот на этой швали, на нас то есть, они отыгрываются. Подальше, подальше от них, да поскорее!

Заклещил меня Никита двумя пальцами за шею сзади, под затылок, железные пальцы, и завел за уголок коридора. И там дал по затылку так, что сразу в башке зазвенело. А второй раз въехал под дых, я сложился и сел, перестал дышать.

Не потянуть мне против него, он молодой и здоровый. А дам я ему с левой раз и с правой раз (если попаду) — отметелят меня хором где надо, тут все здоровье и останется. Спишут — как два пальца об асфальт.

— Ша, — говорю, — начальник, спасибо, все понял.

Понял я, что уходить надо быстро. И без осложнений. Извинился, заполнил анкеточки, написал, подписал.

А что там еще подписал? Что в первый вторник каждого месяца буду являться на освидетельствование, а также для получения документов и устройства на работу. Они же не могут всех бомжей держать, пока на них все проверки завершатся и документы поступят. Оформляют — и отпускают. Тем более им оборачиваемость койко-мест, или как там у них, тоже нужна. Чем больше бомжей пропустят и облагодетельствуют — тем лучше работают. И больше денег осваивают, ага.

Выдали мне назавтра еще с пятерыми такими же гуманитарную одежду — вроде бывшей моей, но чистую — и пошел я на волю. Попрощался вежливо, поблагодарил, — ну их на фиг с их прихватами.

И верите ли? — вроде вышел-то в никуда, а чувство такое, что домой возвращаюсь. Собачья жизнь — это не когда ночевать негде. Собачья жизнь — это когда в любой миг тебя обидеть и нагнуть могут, и ничего ты не сделаешь.

Золотая пещера

Когда денег много, они заменяют будущее. Чего думать, и так все можно, хоть завтра, хоть через год.

Когда мой родной «А-Цюрих-инвест» пошел вверх, как дирижабль, я занялся рекламой. В московском рекламном агентстве мне за гроши сварганили ролик с известным артистом, и его крутили по центральным каналам. Мой рекламный отдел размещал объявления и в центральных газетах, и в их областных выпусках. Минула годовщина сногсшибательного размаха, бизнес оу йес! — мы абонировали центральный кабак и обожрались икрой. Директора региональных филиалов получали почетные дипломы (поразительно, как взрослые люди серьезно реагируют на цветные фантики).

Я к тому времени жил с мамой в двухэтажном коттедже. Его задешево продавала вдова очередного выпавшего из окна красного директора.