Бомарше

"Вы предлагаете мне дружбу, но поздно, дорогое дитя, я уже не могу подарить Вам такую простую вещь. Я люблю Вас, несчастная женщина, так люблю, что сам удивляюсь. Я испытываю то, что никогда прежде не испытывал! Быть может, Вы более красивая, более духовная, чем все те женщины, которых я знал до сих пор? Вы удивительное существо, я обожаю Вас... Я хотел бы по многим причинам забыть о нашей встрече. Но как можно принимать красивую женщину, не отдавая должное ее красоте? Я хотел лишь объяснить Вам, что Вас нельзя видеть безнаказанно. Но эта милая болтовня, которая с обычной женщиной проходит без всяких последствий, оставила в моей душе глубокий след. В своем безумии я хотел бы не отрывать своих губ от Ваших по меньшей мере в течение часа. Этой ночью я думал, что было бы большим счастьем, если б я мог в охватившем меня бешенстве слиться с Вами, сожрать Вас живьем. "Ее руки покоились бы тогда в моих руках, думал я, ее тело в моем теле. Кровь из сердца уходила бы не в артерию, а в ее сердце, и из ее сердца снова в мое. Кто бы знал, что она во мне? Всем бы казалось, что я дремлю, а внутренне мы бы все время болтали". И тысяча столь же невероятных идей питали мое безумие.

Как видите, сердце мое, теперь Вы не можете хотеть со мной встретиться... Моя любовь особого закала: чтобы что-то могло быть между нами, надо, чтобы Вы меня любили. А я, оценивая себя по справедливости, понимаю, что Вы меня любить не можете... Поскольку я уже вышел из того возраста, когда нравишься, я должен бежать от несчастья любить. Надеюсь, что все это постепенно успокоится, если только я не буду Вас видеть.

О, госпожа моя! Я оскорбил Ваши губы, поскольку коснулся их и не умер. Женщина! Верни мне душу, которую ты у меня отняла, или дай мне другую взамен!" Гюден, Ломени и Лентилак накинули покров на эту последнюю пылкую любовь. Правда, с годами пламя это стало сильно коптеть, но мы к этому еще вернемся. Тем не менее сейчас мы можем написать, не боясь ошибиться, что красивая Амелия полюбила, или ей показалось, что полюбила, своего усталого героя. В трагическом положении, в котором он вскоре окажется, она даст, как мы увидим, доказательство этих чувств, и тем самым мы поймем их характер. И вообще, разве надо кастрировать великих деятелей Истории, как только им стукнет шестьдесят? Есть время для написания "Искусства быть дедушкой", и есть время, чтобы бегать за барышнями. Стоит ли, потакая любопытству читателя и вызывая у него отвращение, публиковать некоторые письма, написанные в определенные минуты, письма, которых биограф не может не знать, стоит ли это делать явно против воли того или той, кто их писал в самые мрачные часы ночи? Понравится ли современным историкам, которые смакуют альковные радости по телефону, если записи их эротических разговоров будут передаваться по радио или продаваться в магнитофонных кассетах? Короче говоря, Амелия-Нинон стала его любовницей и разрешила ему до конца его дней следовать за ней, молодой, неотступно как тень.

В то время как один Бомарше был пленен маленькой ножкой Нинон, другой Бомарше играл с камнями. Строить - часто значит сооружать свою могилу. Или свой мавзолей. В этом Бомарше достиг совершенства. Дом, который он вдруг решил построить и который должен был после его смерти сообщить о нем потомкам, был ив самом деле удивительным. Дом этот был в чем-то похож на своего строителя и вместе с тем не похож: ибо все мы многое знаем о себе, а многого вместе с тем не знаем. В наших жилищах, сделанных по нашим планам и нами обставленных, как бы они ни были убоги, есть комнаты или уголки, которые нам по душе, а есть и другие, которые всегда были нам чужими, куда мы никогда не заходим; это комната, или гостиная, или, скажем, стул, принадлежащий кому-то другому. Мы ошибаемся в устройстве дома так же, как часто ошибаемся в оценке самих себя. Но не будем преувеличивать, ложь не единственный жилец в доме, просто она кое-где, в каком-то углу, у какого-то столика или кресла чувствует себя как дома.